встретились после долгой разлуки: поистрепавшиеся в боях, тертые жизнью, прошедшие сквозь огонь и воду, но неизменно помнящие друг о друге… Перед глазами Гэджа все поплыло; не в силах выдавить ни единого вразумительного слова, он поднял на Каграта растерянный взгляд.

Вожак, ухмыляясь уголком рта, громко, удовлетворенно заурчал, невероятно довольный.

— Ну, чего гляделки вылупил, удивлен? — посмеиваясь, спросил он. — Меня-то тоже судорогой скрутило, когда я увидал у тебя эту штуковину. Так вот… челюсть подбери и слушай сюда. Одна половинка этого оберега была у меня, а вторая — у твоей мамки, и, наверно, она тебе её отдала, когда… ну, не знаю когда, но отдала — ежели, конечно, ты телегу не гонишь, что тебя нашли вместе с этой ерундовиной.

— А, — Гэдж запнулся. — Н-ну… того… ага… ясно. Понятно. А… где?

— Что где?

— Н-ну… она. Моя… мамка.

— Понятия не имею. Я её уж, почитай, лет пятнадцать не видывал, с того времени, как… В общем, не знаю я, что с ней стало — может, визгуны её прикончили, а может, и кто другой, хрен теперь разберешь. Но вряд ли она жива, это уж как пить дать.

Гэдж молчал. Пытался уложить все услышанное в голове. Новости свалились на него совершенно неожиданно, словно снежный ком с крыши, попросту сбили с ног и распластали в канаве, пораженного, ошеломленного и раздавленного вусмерть. Мир перед ним внезапно перевернулся, пустил трещины, рассыпался на кирпичики, и теперь сложить из них что-либо крепкое и основательное было делом не из лёгких.

— Так это… выходит, — он глотнул, — выходит, ты… и я… то есть мы… ну, того… в общем…

— Эй, там, поровнее! — рявкнул Каграт на кого-то с краю колонны, поверх голов идущих впереди. — Ухтанг, заснул? В объятиях гуулов проснешься… — Он выдернул из руки Гэджа свою половинку амулета и спрятал обратно за пазуху. — Насмотрелся? Давай вертай назад, получишь её после Посвящения, как я её от своего папаши получил… Раз ты, значится, теперь у меня старший, она тебе должна достаться. — Он задумчиво постучал пальцем по нижней губе. — До тебя, правда, ещё двое было, но один помер от какой-то хвори, а другой мальцом сгинул в той давней заварухе. А тех, что уж после тебя, в Крепости народились, я и не считал.

— У меня… есть братья? — пробормотал Гэдж.

— А как же. И пара сестёр вроде. Я же говорю — не считал.

Каграт говорил обо всем так буднично и равнодушно, точно всё это разумелось в порядке вещей — но в голове Гэджа царил полный кавардак. «Может, это все — бред? — уныло спрашивал он себя, тащась вслед за Кагратом по неведомой ненадежной дороге, спотыкаясь тут и там — ноги у него стали какими-то чужими. — Таких совпадений не бывает… Наверно, я заболел… объелся вчера жареных грибов… и теперь мне мерещится всякая чушь… Ну не может же этот разбойник Каграт быть моим родным отцом! А моя мать… что с ней стало? Она погибла… была убита или бесславно сгинула где-то в горах… А братья… У меня, значит, были — и есть — братья? И даже сестры…»

Каграт яростно встряхнул его за плечо.

— Ну, рассказывай! Чего молчишь-то, язык проглотил?

— Что… что рассказывать? — спросил Гэдж едва слышно.

— Как тебе жилось у твоего старикана, например. Бестолковый ты какой-то, как из чулана давеча вылезший… В клетке он тебя держал, что ли? Взаперти?

— Нет, просто… Я… я, собственно, не ожидал, что все так случится, — пробормотал Гэдж. Его охватило смятение. Что мне теперь делать? — спрашивал он себя. Возрадоваться столь не чаянному возвращению к предкам, заключить новообретенного отца в объятия, горячо облобызать его в обе щеки? Расспросить о матери и братьях? Рассказать ему про свою жизнь в Изенгарде, про Сарумана, про занятия медициной… ведь именно это я должен сейчас сделать, да? Именно этого он от меня ждёт? Именно этого я хотел, об этом мечтал долгие годы, желая встретиться с сородичами, обрести родителей и найти семью… увы! Отчего-то язык у Гэджа не поворачивался завести такой разговор: неясным чутьем он угадывал, что Каграт бесконечно далек от того мира, в котором Гэджу до сих пор приходилось пребывать, и попросту не поймет… не способен понять вещей, которые для Гэджа являлись центром и смыслом существования.

Он смотрел в землю.

— Я, ну… я вообще прежде никогда не видел орков… таких, как я. Я так удивился…

— Ну, еще бы! То-то нос сморщил — рылами, видать, мы не удались? — Каграт усмехнулся, впрочем, довольно благодушно. — На картинках-то в книжках всё, поди, почище смотрелось, э? А в натуральную величину мы тебе что-то не особенно показались.

— Да нет, почему? Вполне… недурственно, — пробормотал Гэдж. Он по-прежнему не мог разобраться в себе и понять, как ему стоит относиться к происходящему: мысли его и чувства свились в какой-то тугой невнятный клубок, точно грязные чулки, и Гэджу требовалось время, чтобы распутать их и разложить по местам. — А кто такие гуулы? — поспешно спросил он, желая перевести разговор на другую тему: он мучительно хотел отвлечься, думать сейчас о чем угодно, только не о том, что́ так настойчиво лезло в его пухнущую голову.

— Гуулы? Да тварюги, которые живут тут, на болотах, — лениво пояснил Каграт. — Смахивают на пауков, только большие, размером с крупную псину… Говорят, их Сам вывел — типа для охраны. Цепкие они, паскуды, как бычья колючка, и прыгают, ровно лягухи, только успевай уворачиваться. В лапы им не попадайся — узлом завяжут, руки-ноги пообломают, и всё: продукт готов к употреблению… Высосут кровушку до дна, пикнуть не успеешь.

— На меня пытался один напасть, — сказал Гэдж. — Я его отбил… палкой.

Он рассеянно вглядывался в колышащийся вокруг мутный туман. Над гатью плотно густела тишина, в которой слышался лишь мягкий перестук копыт, поскрипывание повозок, да шарканье по мокрому настилу многих пар ног. Болото молчало, будто затаило дыхание, изучая вторгшихся в его владения незваных пришельцев. Лишь по временам откуда-то из завесы болотной мглы доносилось странное чваканье и приглушенное шипение: оно слышалось то дальше, то ближе, то словно стелилось над топью, звуча со всех сторон разом. Где-то в колонне среди пленных возник негромкий испуганный ропот, мулы начали беспокойно всхрапывать.

— Спокойно! — рявкнул Каграт. — Глядеть в оба!

— Справа! — крикнули впереди.

Кто-то из орков поднял лук и выстрелил в колышащуюся муть. Над топью пронеслось короткое резкое шипение (будто выпустили воздух из кожаного бурдюка) и тут же оборвалось (но наиболее нервные, в том числе и Гэдж, вздрогнули), и Гэджу показалось, будто смутная серая тень