— Зачем?!

— Откуда у нас аразы — сказанья одни… Сторожевые бредни, стойктоидиотизм. Бабьи сказки.

— А кстати, господа, об бабах… Даешь баб!

— На што они… Итак тошно… И вот имена — Хая-Мушка, Фейга-Лея, Тойва-Малка… Бэбы-Доры!

— И взмолил он к небу — бабу! С первого взгляда бы! На сносях!

Пиит влез, аки мей:

— В любви есть нечто от дуэли — как будто сверху глас: «Сходитесь!» Оба — бах!

Все вокруг возбудились, с хрустом зачесали рябу, заговорили горячо и складно:

— Любить люби, но осторожно, учит Книга, люби не всех и не всегда — не забывай, что есть на свете обман, и ложь, и клевета.

— Любовь, согласно Мудрецам, это ваза, а ваза — стекло, а все, что стеклянное — бьется легко.

— Сказано также: любовь — солома, сердце — жар, одна минута — и пожар!

Пиит размашисто перешештился, залпом осушил бокал и — ух, ходи, чернопейсатый! — грохнул его об пол — бац!

Уманы радостно взвыли:

— Ба-а…

6

… — аб! Начало началок! Мохнатую дырищу Изхода! Трахею! Дерезу!

И как кинутся — как по команде, с двух сторон! — курочить в клочья черную шелковую на бамбуковых прутиках укрепленную застольную занавесочку с изображением заснеженной двуглавой пирамиды и тонконогих розовых в лучах заходящего солнца птиц, бродящих задумчиво по щиколотку в канале.

— Рви на цветастые трусы, прынцессы! — ревели. — В горошек! Душистый!

Бабцы, поощряемы, от себя особо старались, орудуя заостренными ногтями — свои лифчики разодрали надвое и возникшие кипы — новье! — нахлобучили мужикам поверх ветхих — а может, у них две макушки!

Кумушки вообще счастливо всполошились, мокрокурицы, тети Песи, белладонно постреливая глазками, щебеча:

— …а если рава к древу привязать и красными ниточками удилище перетянуть, то долго можно пользоваться…

Каббалистки румяные, глядь! И рыбку съесть!.. Енты-куролапы! Цветы эротные, слепота куриная! Скинули шмары парики и оказались бритые наголо (волосы — на баллисты!) с тату на затылке, означающим — «страсть». Такие прошмандовки, трухмачевки задорные! Бой-бабы! Сразу видно — прошли огонь, воду и гиюр… Эфросиньи! Оторвы!

— Братухесы! — сипло заорал пиит. — Бражники! В задницу все заботы! За пирком да за свадебку! Понеслась душа в рай, на ночи край! Гаси свечи! Первозвезда выпала! Невеста-суббота грядет! А по субботам мы все цари — цапцарапствуй, лежа на боку, шамай буквы… Млк, мшк… Труби ангелом! В лежку!

Он, херасков, пошатываясь, вышел на середину обеденной залы и, воздевши руки, возвестил, рифмуя формуляр:

— Гол ем, хер ем! Хочу я талес с телес сорвать! Давай, народ, распрягайся… Распахнись, душа! Открыто на Обед!

После чего принялся сдирать с себя одежды. За ним другие тоже не хуже. Скоро повсюду валялись черные тряпки вперемешку, хихикали стайкой изнеженные жирные женщины больше чем легких нравов и топтались, ухмыляясь, авантажные неуклюжие мужики-жировики. Малоаппетитные подробности наружу — волосатые мышечные массы, холодцово трясущиеся мяса, ланиты тучны, набухшие сосцы, раздутые венозно уды — тьфу, ядуты! Нужный антураж для куража! И вот все берутся за руки, становятся в круг, интермеццо, в херовод, налившись красным, и издают вой: «Адонай, Адонай, кого хочешь выбирай! Низойди-накати! Любим тебя, Лазарь!» Потом кидаются друг к дружке, тискаются, сплетаются — бормотанье «Любим тебя!», хриплое урчанье, чмоканье (верхами брали телесный низ), хлюпанье, хляби, постанывание. Менялись местами, тащили, терлись, загинали, пристраивались, совали два в одну — по направлению. Привольно, свально! Такая развернулась потеха, что Ил только рукавом махнул. Ритуальные полопляски в цвету, продвинутые предварительные игры… Танец Масков! Вагинальных! За Цфат загоняли под кожу! К святому Столу очередь выстроилась, не вру — чтоб на Столе, значит, прямо на скатерке!

Пиит, мусагет, знатный пастух шлюх, хлопотливо сновал по Чертогу, руководил раденьями, тормошил:

— Здравствуй, моя Сара, Сара дорогая… Целую крепко, моя нимфетка! И напрягся лук его! Зимой — софист, весной — нудист! Эй, Дов-дворецкий, медведко, вылезай из берлоги — норки нараспашку… Я худею! Полный, вперед! Тащи древко! Слышишь, девки верещат, цикадят… Трись брюшками! Мозоль — товсь! Е бари́! Сим-сим, кус-кус! Сабаба, мужик! Супружеская близость нынче воспрещена, учти — так давай внесупружескую! Распускай тканье! Дери соседку! Храмовые баядерки! Наяривай навзикай! Тяни пархянок, косолапыч! Да не спутай с портянками… Зови сюда Замкнутых — пусть спляшут животом! Танцы-шманцы подслеповатого отростка! Волоки ворковать в уголок волооких!

Стало в Чертоге несколько шумгамно. Траханье, вакханье. Крики, титьки, веселье:

— Встать, лежалый! Излейся!

— Эх, мохноногая! Восприми благодать!

— Маточка моя! Святители-радетели!

— Угандоны-угодники!

— Тоскуешь по суженому? Нет, миленок, по расширенному!

— От Тигры до Итили!

— Речет: течка… Проверено — миннет!

— Живой не дамся! Ткани отпадают!

— Хучь весна, ан сев еще не щелк! Молотить внутри, а жать — снаружи!

— Засади Лазарь! Размножь! Пусти пребысть нетленна!

Визги, хаханьки:

— Экий пипин короткий!

— Знала, что обрезанный, не знала, что совсем…

— Мал и мерзок иначе!

— Дают — давай! Бери!

— Не отвергай смиренной дани!

— Миниатюрные аксессуары…

— Дай, дай ей, ну!

— Хочет «окончившего»!

— Ой, девоньки! Привязали ребе к дубу, все вовсю, а я не буду!

— Кончил дело — слезай с тела. Воспаряй! Заводи «Сфиротку»!

С потолка и из стен зажигательно грянули клезмеры: «Я согласен на Изход, но прошу учесть вас то — только вместе с улицей моей!» И дробный топот желтоватых потрескавшихся пяток о мозаичный пол — босиком кадриль били!

Пьянари приплясывали чечеточно, хохотали, раззадорясь:

— А на мне капота, а на дворе суббота!

— Чего б еще неслабого удумать?

— А свечку прям туда втыкнуть! Да погорячее!

— Сейчас Пинхас с копьем придет!..

— Успеем!

Пиит, старый перун, выпивоха и охальник, отвязался по полной. Бурно размахивая рукавами, он то ревел и рокотал — строгость просодии! — то журчал и заливался дольно. Пускал ветры и метал молнии. Пел звучно гимны несуразные на бабушкином языке: «День Дунь! Дам дым!» Какая-то стриженая наголо матрона — косая мадонна, кавалерист-баба, в ногах у нее явно была кривда — ползала, сквошь нагая, у него в низах, волоча парик по полу, и буквально губами тянулась: