— Ты мне показал, как это делается.

— И ты, питаясь моей памятью, поняла, как это против меня обратить. Как-то так?

— Очевидно.

— Ты где остановилась?

— В «Нью-Тадже».

— Это отель Макса, — сказал он неодобрительным тоном.

— Макс знает, что, если с нами что-нибудь случится, это будет большая неприятность. И охраняет мир, охраняя нас.

— Твой бойфренд в вампирском мире настолько большая шишка?

— На жизнь не жалуемся, — ответила я.

— Это не отвечает на мой вопрос.

— Не отвечает, — согласилась я.

— Ну, ладно.

Мы стояли у светофора перед «Белладжио». Невдалеке высился нью-йоркский горизонт, сбоку — Эйфелева башня. Как будто весь мир уменьшили и втиснули в одну улицу.

— Задай тот вопрос, который хочешь задать, Рокко.

Я вполне готова была, что он возмутится, но он остался спокоен. Потом сказал:

— Ты такая же, как я. Ты питаешься своей силой.

— Поднимая мертвых? Вряд ли.

— Нет, сила связана как-то с сексом или любовью. Я питаюсь насилием, памятью о нем. А ты — более мирными эмоциями. Так?

Я подумала про себя над ответом. Наверное, я устала, потому что ответила правду:

— Да.

— И я теперь буду видеть более мирные вещи?

— Не знаю. Вроде как мы слегка обменялись силами.

Я посмотрела на пиратский корабль, на пожар, и это было что-то нереальное, сюрреальное даже, как в бессвязном сне.

— Ты когда-нибудь раньше обменивалась так силой?

— Я могу действовать как линза для паранормальных способностей, поднимая мертвых.

— Это как?

— Я объединяю силу с другими аниматорами, и мы вместе можем поднять больше мертвецов, или более старых.

— Интересно.

— Ага. Я об этом несколько лет назад писала. Статья в «Аниматоре».

— Пришли мне ссылку, прочту. Может быть, практиционеры тоже это могут.

— Ваши способности не очень похожи друг на друга.

— Наши с тобой тоже.

— Мы с тобой оба — живые вампиры, Каннибал. Это нас объединяет.

Он посмотрел на меня — более долгим взглядом.

— Пока что на экстрасенсорных вампиров закон не распространяется.

— О них недостаточно известно, чтобы законодательно регулировать.

Он улыбнулся:

— Да и слишком многие политики попали бы под пресс закона.

— Вероятно.

Он снова глянул на меня:

— Ты кого-нибудь таких знаешь?

— Нет, просто я цинична.

— Не то слово.

— Спасибо за комплимент. Для копа это высшая похвала.

У меня осталось чувство, что свой вопрос он так и не задал. Я ждала в залитом неоном молчании, подчеркнутом пунктиром темных точек между фонарями, будто всюду, где не горел свет, ночь становилась гуще. И настроение у меня мрачнело.

Оп заехал на большую круговую дорожку возле «Нью-Таджа». Тут я сообразила, что надо было позвонить, чтобы нас встретили. Я-то думала, что меня Эдуард и ребята завезут, и они меня прикроют. А сейчас я осталась одна.

— Тебя проводить?

Я улыбнулась ему, берясь за ручку двери:

— Я уже большая девочка.

— У этого вампира на тебя стоит не на шутку.

— Ты все вопросы задал, для которых тебе нужно было уединение?

— Тебе кто-нибудь говорил, что ты бестактна?

— Только это и говорят.

Он снова засмеялся, но слегка нервно.

— У тебя когда-нибудь бывало искушение подкормиться больше, чем следует?

В дверях нарисовался швейцар, или служитель парковки, или кто-то так — я махнула рукой, чтобы был свободен.

— Ты это о чем, Рокко?

— Я могу забрать воспоминание, Анита. Забрать и стереть из чужого разума. Несколько раз такое получалось случайно. И как будто тогда это становится уже моим воспоминанием, а не чужим — и это приход. Наплыв радости. Я думаю, если бы я дал себе волю, то мог бы забрать все — все дурные воспоминания человека. Может быть, и больше. Может быть, всю память, оставив его пустым. И думаю, каково это было бы ощущение — забрать все.

— И это искушение? — спросила я.

Он кивнул, на меня не глядя.

— Ты когда-нибудь это делал?

Он посмотрел на меня с удивлением, потом с ужасом:

— Нет, конечно! Это же было бы плохо.

Я кивнула.

— Вопрос не в том, что можешь что-то сделать, Рокко. Даже не в том, что думаешь о том, как это сделать. И даже не в том, что у тебя искушение зайти слишком далеко.

— Так в чем же он?

Я смотрела во вполне взрослое лицо мужчины, знающего свое дело, и видела в его глазах неуверенность. Знакомую мне неуверенность.

— В том, чтобы решить этого не делать. В том, чтобы не поддаться, испытывая соблазн. Не способности наши делают нас служителями зла, сержант, а то, что мы поддаемся им. Паранормальные способности в этом смысле не отличаются от пистолета. То, что ты можешь войти в толпу и перестрелять половину, еще не значит, что ты это сделаешь.

— Пистолет я могу запереть в сейф. А свою способность не могу из себя вынуть и положить туда же.

— Да, этого мы не можем. И потому каждый день и каждую ночь мы совершаем выбор: быть хорошим человеком, а не мерзавцем.

Он смотрел на меня, не снимая рук с рулевого колеса.

— И вот это твой ответ: мы — хорошие люди, потому что не совершаем плохих поступков?

— Разве не в этом смысл понятия «хороший человек»?

— Нет. Хорошие люди совершают хорошие поступки.

— Разве ты не совершаешь их каждый день?

Он нахмурился:

— Пытаюсь.

— Рокко, так это же и есть все, что может сделать каждый из нас. Мы пытаемся. Мы делаем, что можем. Сопротивляемся соблазну. И продолжаем действовать.

— Я тебя старше лет на десять; как получается, что я у тебя спрашиваю совета?

— Во-первых, я старше, чем выгляжу. Во-вторых, я первый человек на твоем пути, который может испытывать подобный соблазн. Трудно жить, когда думаешь, что ты только один такой — сколько бы лет тебе ни было.

— Звучит как голос опыта.

Я кивнула:

— Но иногда я настолько не одна, что непонятно, куда девать эту компанию.