Слабое руководство и политическое вмешательство обострили другие проблемы в армии. Военная подготовка была устаревшей и неэффективной; уровень подготовки штабных офицеров – низким, а основная тактика – как маневрировать солдатами на поле боя – несогласованной[994]. Именно в таких обстоятельствах группа молодых реформаторов начала проталкивать доктрину наступления как способа воодушевить армию. Как и в других уголках Европы, они отражали озабоченность всего общества, что его члены деградируют и уже не готовы умирать за свой народ. В случае Франции накладывала свой отпечаток память о прошлом: то ли о furia francese (французское неистовство) французских войск, которое так напугало итальянцев в XV в., то ли о яростных атаках французских революционеров в битве при Вальми в 1792 г., которые рассеяли повергнутые в ужас войска консервативных держав, то ли о войсках, которые воевали и умирали под командованием Наполеона, чтобы завоевать Европу. В Генеральном штабе начальник отдела планирования полковник Луи де Гранмезон внушал коллегам свои рецепты спасения Франции: оборонительная война – трусость, только наступление достойно зрелой нации. Сражения по своей сути были нравственным противоборством, в котором воля и энергия становились решающими факторами. Французские солдаты должны быть настолько воодушевлены патриотизмом, чтобы поступать как их предки и хлынуть на поля сражений, одержимые идеей сокрушить врага. Внезапная быстрая атака, говорил Гранмезон на двух своих знаменитых лекциях, которые прочел в Военном колледже Франции в 1911 г., парализует противника. «Он больше не может маневрировать и очень быстро становится неспособным к наступательным действиям»[995].

В 1913 г. авторы нового боевого устава французской армии приняли точку зрения Гранмезона, твердо сказав: «Только наступление дает положительные результаты». Штык, гласил устав, по-прежнему главное оружие пехоты; будут звучать барабаны и трубы, и офицеры поведут солдат в атаку[996]. «Успех придет, – обещал устав, – не к тому, кто понес наименьшие потери, а к тому, чья воля самая непоколебимая и чей боевой дух самый высокий»[997].

И, как и в других странах, французские военные полагали, что следующая война будет короткой. Ни они, ни правительство не создали резервов продовольствия, не мобилизовали промышленность, не защитили природные ресурсы, многие из которых находились на севере страны вблизи границы с Германией[998].

В 1911 г. в разгар кризиса в отношениях с Германией Мессими получил от правительства поручение реорганизовать военное министерство и структуру командования армией, с тем чтобы дать начальнику штаба значительно больше полномочий как в мирное, так и военное время. Тогда же он назначил нового начальника штаба, из нескольких кандидатур выбрав того, кто был самым верным приверженцем доктрины наступательной войны. Генерал Жозеф Жоффр был буржуа – его отец был бочаром – и твердым республиканцем. Он получил прозвище Краб благодаря и своей внушительной фигуре, и тому, что его нельзя было сдвинуть «вправо». Он нравился политикам и знал, как с ними обращаться. По характеру он был человеком спокойным даже в самые напряженные моменты, упорным и полным решимости настоять на своем. Его карьера, как и он сам, была скорее стабильная, нежели ослепительная. Он завоевал себе репутацию знающего свое дело, надежного офицера в двух колониальных войнах, которые вела Франция, а также как начальник армейского инженерного корпуса. Он хорошо справлялся с рутинной работой и работой с документами, разбирался в материально-техническом обеспечении и вопросах связи. Его сторонники – а их было немало – восхищались им за его способность принимать решения и уверенность даже в самые тяжелые моменты в том, что Франция все преодолеет. В 1912 г. его спросили, думает ли он о возможности войны. «Да, я думаю об этом, – ответил он. – Я думаю об этом все время. Она будет, я буду ее вести, и я ее выиграю»[999]. Противники считали его лишенным гибкости мышления и воображения. Как сказал один из самых выдающихся полководцев Франции: «Он подчиняется событиям. Он не создает их… Жоффр ничего не знает о стратегии. Организовать транспорт, снабжение, руководить военным заводом – вот его дело»[1000].

К тому времени, когда Жоффр принял должность начальника штаба, французы уже прекрасно понимали, что немцы планируют пройти через Люксембург и по крайней мере часть Бельгии. Министерству иностранных дел Франции на набережной д'Орсе и французской национальной полиции удалось взломать немецкие коды (хотя соперничество между этими двумя ведомствами означало, что они часто не делились друг с другом информацией)[1001]. В 1903 г. шпион, назвавшийся Мстителем, который, возможно, был немецким штабным офицером, передал первые варианты планов Шлифена. Он пришел, тщательно замаскировавшись: с забинтованной головой, так что наружу торчали только его усы. Некоторым это показалось театральным, и встал вопрос, не является ли его информация на самом деле уловкой немцев с целью ввести французов в заблуждение[1002]. Французские шпионы в 1907 г. достали копии более позднего немецкого плана войны, немецких военных учений на 1912 и 1913 гг. и последние планы Германии – перед Великой войной, которые вступили в силу в апреле 1914 г. Месяцем позже русские предупредили французов о данных своих источников, что Германия попытается сначала разгромить Францию, а затем Россию[1003]. За эти годы было много других доказательств намерений Германии: она усиливала укрепления на северной части своей границы с Францией, расширяла сеть железных дорог в Рейнской области на границе с Бельгией и Люксембургом, в небольших немецких городках строила новые железнодорожные платформы такой длины, чтобы их можно было использовать для высадки из поезда солдат и выгрузки лошадей и боевой техники, в районе Дюссельдорфа модернизировала мосты через Рейн, которые могли облегчить немцам переброску войск на север Бельгии[1004].

Французские военные серьезно отнеслись к перспективе вторжения в Бельгию. Каждый раз, пересматривая свои военные планы, они наращивали войска на севере и северо-западе от Вердена[1005]. В предвоенные годы французские штабные офицеры регулярно совершали поездки по Бельгии, и в 1913 г. на выпускном экза мене в военном колледже в Сен-Сире задавали вопрос, как французские и бельгийские войска могут помешать вторжению Германии[1006]. (Сама Бельгия, предпринимая обреченную на неудачу попытку остаться вне главного вооруженного конфликта, наращивала оборонительные силы и ясно давала понять, что будет защищаться от любой страны, которая нарушит ее нейтралитет.) Жоффр все же обратился к своему правительству с вопросом, может ли он ввести свои войска в Бельгию раньше Германии, но такой вариант был отвергнут. Ему было разрешено войти в Бельгию только тогда, когда немцы первыми нарушат ее нейтралитет. Французское правительство не хотело, чтобы от него отвернулись англичане, помощь которых, особенно на море, была для Франции крайне необходима в войне с Германией, а также важна для того, чтобы уверить французское общественное мнение в конечной победе Франции[1007].