Шатаешься, понимаете ли, по морям, грабишь корабли, разоряешь приморские деревни и городишки, потом спускаешь награбленное с девками в кабаках. Словом, грешишь направо и налево, начисто забыв о золотых денечках детства, когда мама за ручонку водила тебя в храм и учила молитвам.

И вдруг в кои-то веки просыпается в тебе благочестие. Ты требуешь и молитву, и жреца, и храм – пусть капитан хоть посреди моря все это добудет!

Ну, благочестие просыпается не совсем внезапно, а после появления на борту жуткого демона, но это мелочь. Главное – высокие чувства, которые горят в груди! И ты с нетерпением высматриваешь на горизонте остров. Рисуешь в мечтах храм, такой же величественный, как виденный в детстве. Споришь до драки с другими матросами, как точно, слово в слово звучит молитва «Охрани меня в дальнем странствии». Бросаешь монеты в идущую по кругу шапку, потому что капитан, наррабанская языческая сволочь, предупредил: молебны будут служиться за счет команды.

(Боцман даже предложил похитить жреца, чтобы впредь тот плавал на борту «Белопенного», но команда его не поддержала, узрев в этом некоторый перебор.)

И теперь, прибыв в порт, пираты вдруг обнаружили, что островитянам не до их духовного просветления. А здешний жрец слишком занят: молится о спасении эрнидийцев от чудовища, напавшего на остров.

Вот так. Плыли, плыли и наконец приплыли. Можно поздравить друг друга.

Будь по-прежнему капитаном Бикат, он бы сразу приказал поднять паруса и отчаливать. Но Сарх относился к суше с большим доверием, чем к морю.

Потому пираты потрясенно глядели, как поднимается над поверхностью бухты бело-желтый, с перламутровым отливом купол. Сердца моряков бешено стучали в такт сердцам горожан, высыпавших на пристань. И женщин, которые спрятали детей в скалах и вернулись, чтобы вместе с мужчинами драться за свои дома. И стражников, которые с рассвета ждали на берегу: дарнигар предположил, что именно здесь враг нанесет удар, и оказался прав.

Сам дарнигар стоял меж костров, над которыми клокотали два котла – с кипятком и со смолой. Глядел Бронник спокойно и уверенно, словно ему предстояло не сражаться с чудовищем, а проверить на плацу, как бьют в мишень из арбалетов лодыри-стражники.

Рядом с ним смотрел на море Фагарш – никому не удалось уговорить короля в этот тревожный день остаться во дворце.

Тут же был и жрец, оставивший храм на ученика. Его твердое лицо отрешенно замкнулось, губы внятно выговаривали слова молитвы.

До сих пор присутствие государя и жреца на пристани укрепляло дух горожан. Но в ужасный миг, когда слизистый переливающийся монстр беззвучно начал вырастать из воды, никто не думал о короле.

Те, кто видел слизняка вчера, с содроганием поняли, что он вырос и разбух раза в полтора. Светлые разводы легко плыли по скользкой туше. Купол медленно скользил в бухту, словно его гнал ветер, ровно тянущий с моря.

И вдруг все разом изменилось! Чувства людей – с ужаса на изумленный восторг. Цвет слизняка – с бледно-желтого на темно-серый. А поверхность бухты – с ровной, чуть рябящей на бешено пляшущую вокруг непрошеного гостя.

Негромкий выдох сорвался с губ каждого, кто глядел сейчас на залив. Волны шли против ветра! Вздымались в воздух, били слизняка без пощады!

Рыбаки восхищенно бранились: они-то знали, что такой удар в борт легко перевернул бы большую лодку.

Сам залив встал на защиту берега!

В этот миг лишь исступленно молящийся жрец помнил о Безымянных богах, все остальные взывали на выдохе, на стоне, на вскрике:

– Дори-а-дау!

* * *

С крутой скалы, похожей на сгорбленного медведя, за происходящим в бухте с недоумением наблюдали чародеи.

Впрочем, Фолианту было не до удивления. Упав на колени, стиснув зубы, он пытался противостоять чужой магической воле, которая гнала в открытое море созданного им монстра.

Старуха раскачивалась, словно плакальщица у погребального костра. Но с губ ее слетали не жалобные причитания, а ругательства, да такие свирепые, что с похорон бабку бы выставили. Неизвестно, кто ругался – Лейтиса или Орхидея. Скорее всего, обе. Хором.

Ураган сидел спиной к морю, чтобы не отвлекаться. Серьезный и сосредоточенный, контролировал он поток магической энергии, идущей сквозь черное зеркало из Подгорного Мира.

Красавчик, растянувшись на пузе, пялил глаза на битву в бухте, как на представление бродячего балагана.

Был здесь и Айрунги. Хотя вчера он и решил, что больше не служит этим сумасшедшим покойникам, но не торопился раньше времени огорчать союзников разрывом. Успеется. Айрунги подмечал каждое движение слизняка. Впрочем, время от времени он кидал взгляд на пристань и скалы вокруг, ища знакомую головку с бронзовыми косами. Не находил и не знал, тревожиться ему или, наоборот, радоваться, что Шаунары здесь нет.

– Чуткий предупреждает: силы Ящера на исходе, – подал голос Ураган. – Сдохнуть может.

– Ничего... – прохрипел Фолиант, словно поднимая непосильную тяжесть. – Я сейчас... я его... уже почти задавил...

– Да! – взвыла Орхидея. – Я чувствую! Оно вот-вот околеет!

– А ну, хорош дурить! – рассердился Ураган. – Оно околеет, Ящер тоже – что тогда будем делать?

Орхидея встревожилась (возможно, представила себе, что не сумеет возвратить свою молодость):

– Правда, прекрати сейчас же! Пусть Белесый отдохнет.

– Король подумает, что мы струсили, – еще возражал Фолиант, но его руки, плечи, шея уже расслабились, словно он сбросил ношу.

– Не подумает. Я напишу еще одно письмо, а этот... – По лицу старухи было видно, что она забыла имя Айрунги. – Этот подбросит письмо во дворец.

* * *

Над сникшим слизняком нависала уже на волна, а мощный щит – тяжелый, окаймленный пеной, собравший в себя такую массу воды, что у причала обнажились заросшие водорослями темные сваи, а стоящий на якоре корабль потянуло от берега.

Под неистовые крики людей Тварь дрогнула, затряслась, как студень, вывалившийся из перевернутой миски, и начала погружаться.

Водяной щит рухнул в бухту, подняв тучу брызг, в которой заиграла радуга, и заставив «Белопенный» заплясать на якорной цепи.

Люди кричали, пели, хохотали, обнимали друг друга. Стражники смешались с толпой. Курносая внучка пасечника расцеловала короля, что его отнюдь не разгневало. Лекарь Марави, тихий старичок, любитель древней книжной премудрости, совершил нечто невероятное: встал на руки и так пошел по набережной! (Правда, сразу шлепнулся и встал, держась за поясницу, но лицо не перестало сиять.) У всех на устах было одно слово: «Дори-а-дау!» Даже дарнигар, свирепый гонитель древней веры, шептал что-то благодарное богине-охранительнице, которая словно явилась из его детства.

Лишь двое не разделяли общего восторга.

Жрец стоял поодаль от беснующейся толпы, скрестив руки на груди и надменно вскинув голову. Он-то знал, чьи молитвы отогнали чудовище. Но разве вразумишь этих ликующих дикарей!