Встают китайцы с петухами. Базар открывается у них чуть ли не с восходом солнца. Но точно так же, с закатом солнца, всякая торговля прекращается. Торгуют целые месяцы без перерыва, без отдыха, не зная никаких воскресных дней. Каково это выносить их приказчикам и служителям? Зато к концу года все счеты должны быть закончены. Горе китайскому купцу, если он не оправдал свой вексель к этому времени. В таком случае, как китайцы выражаются, он должен «потерять свое лицо».

Китайцы отличаются удивительной жестокостью. Из прошлой войны известно, как они зверски поступали с нашими пленными. Редкость большая, чтобы они выпустили его живого. У них в обычае мучить пленного три дня и затем уже докончить. В старинном описании Пекина нашим иеромонахом Иакинфом, прожившим там 30 лет[18], так говорится между прочим о храме неба: «Сюда ежегодно приезжает император приносить жертву. При этом ему представляют здесь всех пленных, находящихся в городе. Им тут же, на глазах Императора, вывертывают щиколотки, ломают их тисками и затем стругают тело бамбуковым ножом».

Между прочим, мне передавали за достоверное, что у китайцев есть такая казнь: человека садят голого в клетку против солнца и связывают так, чтобы он не мог двигаться и должен непременно смотреть на солнце. Затем обмазывают его чем-нибудь сладким. Через это мухи, черви и разные насекомые покрывают несчастного сплошной массой. Забираются в нос, рот, уши, во все отверстия, попадают вовнутрь человека и таким образом заживо его пожирают. Дальше этого, в отношении изуверства и жестокости, полагаю, и идти нельзя.

Мне случалось натыкаться на китайцев с таким холодным, бездушным взглядом, что я невольно отвертывался и думал про себя: «Ну, не дай Бог попасться в плен такому господину: с живого шкуру сдерет».

Но не буду забегать вперед, а постараюсь шаг за шагом описать мою вторую поездку в Китай.

Опять я в том же Сибирском поезде. Опять перед глазами моими роскошная отделка вагонов, ковры, плюш и раззолоченная клеенка на стенах. В столовой масса публики. Едят, пьют, разговаривают. Рассуждения далеко не того характера, какие слышались во время первой моей поездки. Тогда говорили только о войне с китайцами. Теперь же о ней никто и не вспоминает. Да и публика другая. Тогда большинство были офицеры, – теперь инженеры. Едут искать золота в Маньчжурии. Вон тот молодой блондин, в путейской тужурке, – вчера рассказывал мне, что он командирован одной частной компанией на Сунгари, около Цицикара, делать разведки. Там им отведена нашими властями Палестина чуть ли не с Францию величиной. Гуляй сколько хочешь. Он получает 500 руб. в месяц жалованья, да прогонов тысячи две, да участие в деле, ежели откроет золото. Чего еще надо! А вон там в углу сидят два важных господина, расчёсанные, приглаженные, одетые франтовски. У одного булавка в галстуке с крупной жемчужиной. Эти едут в Гирин хлопотать об отводе золотоносного участка. Они только этим и заняты. Ни о чем другом и разговаривать не хотят.

Проехали Иркутск, – вот и Байкал. Но какой здесь холод! Как это чудное озеро теперь неприветливо смотрит! Скалистые берега покрыты снегом.

Оставляю вагон и перебираюсь на ледокол. Он очень высок. Ветер сильнейший – так с ног и рвет. Высокие волны сердито выкидывают кверху пенистые гребни. Сегодня ледокол не пойдет. Слишком волнение большое. Говорят, в этом Байкале только что погибли две баржи с рыбаками, причем потонуло около двухсот человек.

Иду в каюту, ложусь на диван и спокойно засыпаю. Я и не слыхал, как мы отчалили и тронулись вперёд. Просыпаюсь, слышу – на палубе беготня. Солнце ярко освещает каюту. Смотрю в окно, – мы уже пристаем к Мысовой. Вчерашнего резкого ветра и следа нет. Погода отличная. Больше всего меня порадовала та мысль, что мне уже не придется больше ожидать качки и что мы на твердой почве. Беру свои вещи, подымаюсь на палубу, – а через полчаса я уже сижу в знакомом мне буфете, на станции Мысовой… Кругом мало что изменилось. Тот же буфетчик, тот же начальник станции. Пока составляли поезд, – то да се, – прошло порядочно времени. В это время подходит ко мне комендант станции, рыжеватый поручик, среднего роста, очень симпатичный. Разговариваем. Оказывается, жизнь на Мысовой далеко не радостная. Сюда стекаются беглые каторжники со всех сторон, – и из Западной Сибири и из Восточной. Редкий день проходит без того, чтобы… поблизости кого не укокошили. Бедные жители этого местечка, в котором всего около сотни домов, – чуть солнце скроется, уже не выходят на улицу и покрепче запираются, в особенности осенью, в темные вечера. Иные же, для острастки, перед тем как запирать ворота, стреляют на воздух из ружей или пистолетов, дабы показать, что есть защита.

От одного из служащих на железной дороге услыхал я такой рассказ:

«Здешнему начальнику станции дают знать, что где-то поблизости, в деревне, два беглых каторжника убили старуху и ребенка и ограбили их. Сообщались приметы преступников и просили наблюдать, не появятся ли они на Мысовой. На другой день утром погода была холодная, начальник станции совершенно случайно выходит на рельсы, чтобы встретить поезд, и, к ужасу своему, видит двух рослых молодцов, по всем приметам, тех самых, о которых ему сообщалось по телеграфу. Начальник не потерялся. Едва скрывая свое смущение, он кричит им:

– Что вы, братцы, тут делаете на морозе?

– Да вот поезда ожидаем, – отвечали они.

– Ну так что же вы тут стоите! Одежда на вас легкая, ступайте на станцию, погрейтесь.

Сказал он это таким спокойным голосом, что те, действительно, ничего не подозревая, пошли туда греться. Начальник же, как только те скрылись за углом здания, не чуя под собою ног, как он сам выразился, побежал сообщить жандармам. Молодцов внезапно схватили, обыскали и нашли у них в карманах окровавленную одежду старухи и ребенка и 1 р. 50 к. денег».

– Ну, а как дорога, исправна? – спрашиваю коменданта.

– Да ничего, проедете! – утешает он. – Вот только на Яблоновый хребет трудненько подыматься – очень круто. Там вас два паровоза будут тащить: один спереди, другой сзади. – Затем продолжает: – Здесь у нас недавно такой случай был. На станции Седловая, – знаете, проезжали – уклон очень большой. Подходит товарный поезд. Станция стоит как раз на вершине. Право, не знаю, как это можно было ставить станцию на таком месте. К нему было прицеплено несколько вагонов третьего класса и один второго, в котором ехал офицер с семьей.

Только поезд остановился, – под вагоны, по обыкновению, подложили шпалы, чтобы не покатился назад, а локомотив пошел к водокачке набирать воду. Набрал, стал подаваться назад, и лишь столкнулся слегка с поездом, как у того шпалы из-под колес выскочили и весь поезд покатил назад. К счастью его, все стрелки стояли на главный путь, – и навстречу никого не было. Поезд пролетел 3 станции, – около 45 верст – в 15 минут. Хотя и дали знать по телеграфу об этом несчастье, но на станциях не успевали выбегать на путь, – как уже поезд пролетал мимо. Остановился он уже сам собой, на одном крутом подъеме, причем все буксы у него были в огне. Офицер же с семьей, во время этой бешеной поездки, всё время стоял в вагоне на коленях и молился Богу, так как каждую секунду все они ожидали смерти.