– Что говоришь? – крикнул он Нортону.

– С собаками все хорошо, – крикнул тот в ответ.

Магуайр почувствовал, как расслабляется. Конечно, с собаками все отлично: ну погавкали немного, разве не для этого они там сидят? Черт, а он чуть не выставил себя посмешищем, чуть не обмочил штаны из-за их тявканья. Он кивнул Нортону и шагнул на лужайку. Чудесный денек, подумал он. Зашагав быстрее, прошел к теплице, где цвели его возлюбленные бонсай. У дверей теплицы покорно ждал Нортон, шаривший в карманах в поисках мятных конфет.

– Я вам тут еще нужен, сэр?

– Нет.

– Уверены?

– Уверен, – ответил он великодушно, – возвращайся в дом и поиграй с малышкой.

Нортон кивнул.

– Собаки в порядке, – повторил он.

– Угу.

– Наверное, из-за ветра подскочили.

А ветер был. Теплый, но сильный. Он шуршал листвой медных буков, окружающих сад. Листья шелестели и показывали небу свою бледную изнанку, аристократично и легко.

Магуайр отпер теплицу и вошел в свою тихую гавань. Здесь, в его рукотворном Эдеме, жили те, кого он действительно любил, над кем ворковал и кого потчевал изысканными удобрениями. Его можжевельник Сарджента, стерпевший все тяготы жизни на горе Изизуки; его цветущая айва, его ель Эдзо – аянская ель, – его драгоценный карлик, которого он после нескольких провальных попыток научил держаться за камень. Все красавцы: маленькие диковинки с извилистыми стволами и каскадами иголок, достойные его внимания и любви.

Удовлетворенный и на время забывший о существовании мира вокруг, Магуайр принялся бродить среди деревьев.

Собаки сражались за Ронни так, словно он был игрушкой. Они заметили, как он перебрался за забор, и окружили его, прежде чем он успел удрать, – схватили его, скаля пасти, разодрали и выплюнули. Спасло его лишь приближение Нортона, который на мгновение заставил собак позабыть о ярости.

После их нападения на теле Ронни появилось несколько дыр. Сбитый с толку и сосредоточенный на том, чтобы сохранить форму, он едва не попался Нортону.

Теперь он выполз из укрытия. Эта схватка лишила его сил, и в саване, сводя на нет иллюзию цельности, зияли дыры. Ему разорвали живот; левая нога едва ли не отрывалась. К пятнам крови прибавились следы слюны и собачьего дерьма.

Но важнее, важнее всего была сила воли. Он подобрался так близко – не подошло еще время, когда он ослабит хватку и позволит природе взять свое. Его положение диктовало ему восставать против природы; и в первый раз за всю свою жизнь (и смерть) он чувствовал ликование. Он был противен природе, не подчинялся системе и доводам рассудка – разве это так плохо? Он был весь в крови и дерьме, он умер и воскрес как кусок запятнанной ткани; он не укладывался в понятие нормальности. И все же существовал. Никто не мог отрицать его существование, пока его воля диктовала ему жить. Ронни упивался этой мыслью: он словно обрел новый орган чувств в слепом и глухом мире.

Он увидел в теплице Магуайра и какое-то время наблюдал за ним. Его врага полностью поглотило хобби: тот даже насвистывал государственный гимн, ухаживая за своими зелеными безделушками. Ронни подплывал все ближе и ближе к стеклу, издавая лишь еле слышные стоны порванной ткани.

Магуайр не замечал шелеста савана на ветру. Но вот Ронни прижался грязным помятым лицом к стеклу – и ель Эдзо полетела на пол, ее ветви сломались.

Магуайр пытался закричать, но его голосовых связок хватило лишь на сдавленный хрип. Он бросился к двери – и в этот же миг полное жажды мести лицо разбило стекло. Магуайр не до конца понял, что произошло дальше. Не понял, каким образом голова и тело словно просочились через треснувшую стеклянную панель, наплевав на законы физики, и собрались воедино в его святилище, приняв человеческую форму.

Но нет, это был не совсем человек. Он будто пережил инсульт: его белые лицо и тело обвисли с правой стороны, он подволакивал левую ногу.

Магуайр открыл дверь и выбежал в сад. Существо потащилось следом, протянув к нему руки и, наконец, заговорив:

– Магуайр…

Оно произнесло его имя так тихо, что казалось, будто ему померещилось.

Но нет, оно окликнуло вновь.

– Узнаешь меня, Магуайр? – спросило оно.

Конечно, он узнавал: несмотря на оплывшие, искаженные инсультом черты, перед ним точно был Ронни Гласс.

– Гласс, – ответил он.

– Да, – подтвердил призрак.

– Я не хочу… – Магуайр запнулся. Чего он не хочет? Разумеется, говорить с этим чудовищем. И осознавать, что оно существует. Ну а больше всего – умирать.

– Я не хочу умирать.

– Умрешь, – отозвался призрак.

Магуайр почувствовал порыв воздуха, с которым простыня обернулась вокруг его головы – или, возможно, невесомого монстра увлек за собой и швырнул на него ветер.

Как бы то ни было, его объятия воняли эфиром, дезинфицирующим средством и смертью. Магуайра сжимали тканые руки, к его лицу прижималось другое, дырявое – словно существо хотело его поцеловать.

Магуайр инстинктивно обхватил своего противника поперек туловища и нащупал рукой отверстие, которое псы проделали в саване. Он ухватился за край ткани и потянул. И с удовлетворением услышал, как полотно расходится по швам, почувствовал, как слабеет медвежья хватка. Саван забился в его ладони, оплывший рот широко распахнулся в немом крике.

Ронни ощутил мучения, от которых, как он думал, навсегда избавился вместе с плотью и кровью. Но все вернулось снова: боль, боль, боль.

Он отпрянул от своего мучителя, закричав, как сумел, пока Магуайр с выпученными глазами пятился к лужайке. Тот почти сошел с ума; его рассудок, бесспорно, пошатнулся. Но этого было недостаточно. Надо было убить ублюдка; Ронни поклялся себе в этом и собирался сдержать клятву.

Боль не стихала, но он старался не обращать на нее внимания, бросив все силы на погоню за Магуайром, удиравшим через сад к дому. Но он слишком ослаб: ветер почти одолел его, он задувал внутрь тела, трепал его рваные кишки. Он выглядел, как измочаленный флаг, такой грязный, что его едва можно было узнать, и почти что согласный считать дело сделанным.

Вот только, только… Магуайр.

Магуайр добрался до дома и захлопнул за собой дверь. Полотно прижалось к окну, абсурдно хлопая тканью, царапая руками по стеклу с жаждой мести на почти что стершемся лице.

– Впусти меня, – сказало оно. – Я все равно войду.

Магуайр попятился по комнате к холлу.

– Ракель…

Да где эта бабенка?

– Ракель?.. Ракель…

На кухне ее не было. Было слышно, как в комнате отдыха поет Трейси. Магуайр заглянул внутрь. Девчушка была одна. Она сидела на полу посреди комнаты с наушниками на голове и слушала какую-то из любимых песен.