Желание Екатерины подвергнуться вакцинации было благосклонно воспринято в Западной Европе. Вольтер проводил сравнение между ее решением вакцинироваться у Димсдейла и нелепыми взглядами и традицией «наших сварливых шарлатанов из наших медицинских школ». В то время среди большинства преобладали фаталистические взгляды касательно этой болезни: люди считали, что рано или поздно все должны перенести ее, и кто-то выживет, а кто-то умрет. Большинство отказывалось от вакцинации. Фридрих Прусский писал Екатерине и просил ее не подвергать себя риску. Она ответила, что всегда боялась оспы и больше всего хотела бы избавиться от этого страха. В мае 1774 года почти через шесть лет после вакцинации, оспа убила короля Франции. Людовик XV уложил к себе в постель девочку, едва достигшую половой зрелости, которая оказалась больна оспой. Вскоре после этого он умер, завершив правление, длившееся пятьдесят девять лет. Его наследник, девятнадцатилетний Людовик XVI, был немедленно подвергнут вакцинации.

Екатерина на личном примере продемонстрировала способ борьбы с оспой за три года до того, как России пришлось вступить в отчаянную борьбу с еще более страшной болезнью – бубонной чумой. Чума являлась постоянной угрозой со стороны южных границ империи – европейской части Турции. Считалось, что она распространялась только в теплом климате – тогда еще не знали о том, что ее разносчиками были блохи и крысы. Традиционным средством защиты стала изоляция: от карантина лиц, подозревавшихся в общении с заболевшими, до изоляции целых регионов с помощью военных кордонов.

В марте 1770 года чума распространилась среди русских войск, оккупировавших турецкую провинцию на Балканах – Валахию. В сентябре она добралась до Киева. Прохладная осенняя погода задержала распространение болезни, но время от времени беглецы проникали на север. К середине января 1771 года, казалось, опасения стали сходить на нет, но с первыми признаками весны у москвичей стали появляться характерные темные пятна и распухать лимфатические железы. Сто шестьдесят рабочих умерли за одну неделю на текстильной городской фабрике. 17 марта Екатерина объявила о срочном карантине в Москве: театральные представления, балы и массовые сборища были запрещены. Неожиданное похолодание в конце марта временно затормозило распространение болезни. Екатерина и муниципальные власти начали ослаблять ограничения. Однако к концу июня чума снова возобновилась. К августу она уже свирепствовала в городе. Солдаты убирали с улиц тела больных и умерших. Главный врач города попросил отпустить его на месяц, чтобы он сам смог вылечиться от своей болезни. 5 сентября Екатерина получила известие, что ежедневная смертность в городе составляла от трех до четырех сотен, тела лежали прямо на улицах, а люди голодали, поскольку им не доставляли продовольствие. Мужчины, женщины и дети, которые уже заболели, должны были жить в карантинных центрах.

Насильственные медицинские меры привели к бунту. Многие перепуганные москвичи пришли к выводу, что именно врачи и их лечение привели в город чуму. Они отказывались подчиняться приказам, запрещавшим им собираться на площадях и в церквях, а также целовать святые иконы в надежде на защиту. Вместо этого они стекались к этим иконам, желая найти избавление и утешение. Знаменитая икона Божьей Матери у Варварских ворот служила для них источником притяжения; день за днем толпа заразившихся собиралась около нее. Это место стало опасным очагом заражения в городе.

Врачи знали, что происходило, но не смели вмешиваться. Архиепископ Московский, отец Амвросий, был просвещенным человеком, который видел, что врачи оказались совершенно беспомощными. Пытаясь предотвратить распространение инфекции, воспрепятствовав массовому собранию народа, и полагаясь на свой авторитет в качестве священника, он распорядился убрать икону Божьей Матери с Варварских городских ворот под покровом ночи и спрятать ее. Он полагал, что как только люди узнают, что это было делом его рук, они разойдутся по домам, и основное место распространения чумы будет ликвидировано. Но его поступок, совершенный в благих целях, привел к бунту. Толпа вместо того, чтобы разойтись, пришла в ярость. Амвросий бежал в монастырь, надеясь найти убежище в подвале, однако его вытащили и разорвали на части. Бунт был подавлен войсками, которые убили сто человек и еще триста арестовали.

Екатерина понимала, что Москва и ее население вышли из-под контроля. Дворяне покинули город и уехали в свои загородные имения; фабрики и мастерские закрылись; рабочие, крепостные и горожане, жившие в маленьких деревянных домах, которые кишели крысами и разносчиками чумы блохами, были предоставлены сами себе. В сентябре императрица получила известие от губернатора Москвы, семидесятидвухлетнего генерала Петра Салтыкова о том, что смертность превысила рубеж в восемьсот человек в день, он ничего не может с этим поделать и совершенно не контролирует ситуацию. Он просил разрешения покинуть город до наступления зимы. Императрица была потрясена. Постоянно растущее число смертей, жестокое убийство Амвросия, уход Салтыкова со своего поста. Как она могла со всем этим справиться? К кому могла обратиться?

Тогда в дело вмешался Григорий Орлов и попросил разрешения отправиться в Москву, чтобы остановить эпидемию и навести порядок. Это был своего рода вызов, которого он ждал после многих лет бездействия – ему нужно было реабилитироваться в глазах Екатерины. Императрица приняла его «прекрасное и ревностное» устремление, как она сказала Вольтеру, «не без чувства сильной тревоги из-за опасности, которой он себя подвергал». Екатерина знала его неугомонный нрав и энергию, видела его подавленность из-за того, что он был вынужден находиться в Санкт-Петербурге, пока его брат Алексей и другие офицеры одерживали победы на море и суше и получали награды. Екатерина дала ему полную свободу действий. Орлов собрал врачей, военных офицеров и администраторов и отправился в Москву 21 сентября.

Орлов взял под контроль пораженный чумой город. Смертность уже достигла предела в шестьсот – семьсот человек в день. Орлов выяснил у врачей, как они собираются действовать, и ему удалось усмирить толпу. Он был властным и эффективным, но вместе с тем гуманным. Орлов сопровождал врачей до постелей больных, наблюдал за раздачей лекарств, следил за тем, чтобы убирали трупы, которые гнили в домах и на улицах. Он обещал свободу крепостным, которые добровольно будут работать в больницах, открыл приюты для сирот, раздавал еду и деньги. За два с половиной месяца он потратил сто тысяч рублей на еду, одежду и кров для уцелевших. Он приказал сжигать одежду умерших и сжег более трех тысяч деревянных домов. Орлов восстановил принудительный карантин, чем снова вызвал бунты. Он почти не спал, его целеустремленность, мужество и усердие вдохновляли остальных. Смертность в городе, который в сентябре потерял 21 000 человек, сократилась в октябре до 17 561 человека, в ноябре – до 5255 и в декабре – до 850. Отчасти это было результатом деятельности Орлова, отчасти – следствием наступления холодов.

Уверенность в Орлове, а также