Почти все мы, за редкими исключениями, с детства учимся пускать пыль в глаза, чтобы казаться хорошими, благородными, успешными. Только между «быть хорошим» и «казаться хорошим» есть одно очень важное отличие: «быть» опирается на реальные поступки, тогда как «казаться» — на красивые слова.

Человек, который строит свой образ из слов, воздвигает замки на песке, которые рушатся в мгновение ока, оборачиваясь своей противоположностью. Принять это разоблачение бывает так трудно, и мы моментально вытесняем реальность из сознания с помощью перекидывания ответственности на других. «Я ведь хороший, я не мог подумать (сказать, сделать) такое ужасное, в этом виноват не я, а…» — и дальше начинается поиск виновных.

Если мы поднимемся уровнем выше, то увидим, что точно так же есть государства, которые делают все то же самое, стремясь «казаться», а не «быть». Они вкладывают средства своих налогоплательщиков в популистские проекты в то время, как их базовые системы — образование, здравоохранение, реальный правопорядок — остаются изъеденными изнутри коррупцией, воровством и неэффективным управлением. А чтобы отвлечь внимание от того, что внутри разруха, гораздо проще показать пальцем на соседей и объявить: «Вот они — враги, диктаторы!»[674]

Как говорил Спиноза: «То, что Петр говорит о Павле, больше говорит о Петре, чем о Павле». Людям свойственно подмечать в других то, что они пытаются скрыть в себе и боятся, что это заметят. Поэтому очень важно внимательно слушать, что говорит человек о других. Склонность нашей психики приписывать другим наши негативные качества психологи называют проекцией. Это своеобразный механизм психологической защиты, в результате которого внутреннее ошибочно воспринимается как приходящее извне[675]. Мы приписываем кому-то или чему-то внешнему собственные мысли, чувства, мотивы, черты характера. Не зря говорят, что больше всего чертей прячется в душах показных моралистов, ярые гомофобы часто оказываются латентными геями, а показные трезвенники нередко таким образом борются со своей нездоровой тягой к выпивке.

Примером крайнего случая проекции, по мнению немецкого психиатра Фредерика Перлза[676], может служить паранойя, клинически характеризуемая наличием у пациента целой системы бреда. Параноик, как правило, оказывается в высшей степени агрессивной личностью: неспособный принять на себя ответственность за собственные иллюзии, желания и чувства, параноик приписывает их объектам или людям в своей среде. Его убежденность, что его преследуют, фактически является утверждением о том, что он хотел бы преследовать других. Но проекция существует и не в таких крайних формах. Например, любая стратегическая и творческая деятельность тоже требует навыков проекции. Писатель часто буквально вживляет себя в своих героев, становится ими на время работы над книгой. Но, в отличие от проецирующего невротика, он при этом не теряет представлений о самом себе и знает, где кончается он сам и начинаются его герои.

Планирование и предвосхищение, поиски и маневры при игре в шахматы также предполагают наблюдение и предположения относительно действий соперника. Когда шахматист продумывает свои действия на несколько ходов вперед, он делает ряд предположений об умственных процессах противника, как бы говоря: «На его месте я бы поступил вот так». Но он понимает, что это только его догадки, которые не обязательно будут соответствовать тому, что руководит поведением его противника. Это тоже здоровые проекции.

Приписывание другим своих негативных сторон — защитный механизм, который позволяет человеку считать чужими собственные теневые стороны (неприемлемые чувства, желания, мотивы, идеи и т. п.) и, как следствие, не чувствовать за них ответственность. Негативным следствием такой защиты является желание исправить внешний объект, на который спроецирован негатив, или вообще избавиться от него, чтобы таким образом избавиться от «вызванных им» чувств. При этом внешний объект может не иметь ничего общего с тем, что на него спроецировано. Любая охота на ведьм и травля определенной группы людей — это некая индульгенция для тех, кто таким способом борется со своими внутренними пороками и страхом обнаружить эту «червоточину» в себе.

Людям свойственно бояться своих слабостей и зарывать их поглубже, чтобы кто-нибудь посторонний ненароком не раскопал их и не выволок на всеобщее обозрение. Ведь это наш минус, думаем мы, наша ахиллесова пята, которую надо прятать. Но это не всегда так. Нередко наши слабые места — это новые возможности к росту. Если хорошая поговорка: «Посмотри на свои слабости и посмотри на то, что ты не любишь делать, — это и есть твой потенциал». Если мы чего-то не умеем делать или что-то делаем плохо — за этим может скрываться шанс для нашего развития. Поэтому не будем бояться злых языков и сами не будем пренебрежительно высказываться о слабых сторонах других людей. Ведь в какой-то момент слабость может переродиться в преимущество, а негативные эмоции и слава сплетника останутся со своим владельцем, отравляя ему жизнь.

На самом деле тех, кто склонен к пустому злословию и замене действия на пустые рассуждения, люди не любят. Не зря говорят «меньше слов, больше дела!» или же «легче сказать, чем сделать». Для перехода проекта из стадии «намерения» в стадию реализации одних слов не достаточно. Человек зачастую многословен по причине неготовности к действию. В политике, например, люди часто обещают, у них много проектов, но, к сожалению, нередко они остаются только словами и не воплощаются в реальность. Человек, который чувствует в себе тихую, несуетливую силу, не тратит зря времени на пустую болтовню или сплетни.

В Ипатьевской летописи под 1249 г. рассказывается о князе Ростиславе Михайловиче, выступающем там в качестве отрицательного героя. Этот Ростислав, осаждая Ярославль, похвалялся, что если б знал, где в этот момент находятся его главные враги — Даниил и Василько Романовичи, — то выступил бы на них пусть даже всего с десятью воинами. Пока же местонахождение врагов было не ясно и пока мастера в его войске готовили осадные орудия, он решил поразвлечься военной потехой с польским воеводой Воршем: «Гогордящоу же ся емоу и створи игроу предъ градомъ, и сразивъшоуся емоу со Воршемь, и падеся под нимь конь, и вырази собе плече. И не на добро слоучися емоу знамение»[677]. Ирония летописца, отметившего непомерную гордость князя, понятна: пока Ростислав развлекался, Даниил и Василько узнали о готовящемся штурме города и сами выступили против него. Ростиславу представилась возможность подтвердить хвастливые слова делом. Однако неудача на турнире предрекала неудачу и в настоящем сражении — Ростислав не выдержал натиска и бежал с поля битвы.