в то же время не предлагает никакого реального решения проблемы. Ибо даже если каким-то чудом ему бы удалось переселить в Палестину миллион польских евреев, то в Польше осталось бы еще три миллиона их собратьев (учитывая естественный прирост населения за период в 10 лет), что по сравнению с тремя с половиной миллионами на 1936 г. не выглядит сколь-либо серьезным прогрессом. Но все эти обвинения ничуть не обеспокоили Жаботинского. Ведь и Герцль в свое время был сторонником эвакуации, и над ним тоже насмехались. Он сравнивал положение евреев с жизнью на склоне вулкана, грозящего в любой момент извергнуть потоки лавы. А теперь извержение уже началось, и лава быстро приближается, поэтому нужно немедленно что-то предпринять. Это не означало, что евреев будут насильственно переселять в Палестину: они поедут туда по доброй воле. В прощальном письме редакторам еврейской газеты в Варшаве, много лет публиковавшей статьи Жаботинского, но теперь подвергшей его план эвакуации жесткой критике, он заявил: «Жаль, что вы не видите, как темные тучи сгущаются над головами евреев Европы»[523].

Жаботинский приступил к энергичной деятельности для осуществления своего проекта. Он встретился с премьер-министром Польши Славой-Складковским, с министром иностранных дел полковником Беком и с маршалом Ридзь-Смигли. Все они пообещали оказать Жаботинскому поддержку. Его приняли также румынский король Кароль, президент Чехословакии Бенеш, президент Литвы Сметона и министр иностранных дел Латвии Мунтерс. Он беседовал с ирландским президентом де Валера и с американским послом Фрэнсисом Биддлом. Все заверяли Жаботинского в своих симпатиях, но, к сожалению, ни один из них не располагал возможностью повлиять на будущее Палестины. Впрочем, невзирая на все неудачи, Жаботинский верил, что стратегия косвенного давления рано или поздно приведет к успеху. На головы восточноевропейских евреев скоро обрушится катастрофа таких масштабов, по сравнению с которыми потускнеют все зверства германских нацистов. А в результате еврейское большинство в Палестине возникнет само по себе в считанные дни. Сам Господь направлял ход событий так, чтобы в конце концов образовалось еврейское государство — «независимо от того, что мы, евреи, делаем или не делаем»[524]. Вплоть до сентября 1939 г. Жаботинский был убежден, что войны не будет: кризис утихнет, итальянцы снова подружатся с Англией, а через пять лет возникнет еврейское государство. Когда война все же началась, Жаботинский возобновил попытки создать еврейскую армию, но этот план был с самого начала обречен на провал. Евреи Восточной Европы, этот единственный потенциал новобранцев, оказались на оккупированной нацистами территории.

Последние годы жизни Жаботинского стали периодом трагических разочарований и тщетных усилий. Положение европейских евреев неуклонно ухудшалось, а Жаботинский не в силах был ничего изменить — равно как и любой другой сионистский лидер. Прежде Жаботинский внушал евреям радужные надежды, но теперь оказалось, что и он не в состоянии помочь им. В отчаянии он предпринял несколько попыток примириться с сионистским движением. Он встречался с Вейцманом, Берлом Кацнельсоном и Голомом, но эти переговоры не привели ни к каким существенным результатам. Внутри ревизионистского движения наблюдались зловещие признаки распада: невозможность добиться прогресса привела к внутренним распрям. В январе 1938 г. офицеры «Бетар» восстали против собственного исполнительного комитета, заявив, что его руководство все еще верит в помощь Англии. На ревизионистском конгрессе в Праге в марте 1938 г. вспыхнул острый конфликт между палестинской делегацией и членами партии из диаспоры. Шехтмана, который вел переговоры с сионистским движением, не переизбрали делегатом на этот конгресс. «Иргун», которая прежде была лишь одной из фракций ревизионизма, приобретала все больше независимости в своих действиях и политике. Некоторые ее лидеры уже не видели необходимости исполнять директивы, поступавшие от руководства партии и даже от самого Жаботинского. Жаботинский из тактических соображений на переговорах с внешними силами всегда подчеркивал независимость «Иргун». В вопросах конкретных боевых действий он даже не хотел давать ей советов: «Не спрашивайте папу» («Man fregt nit den Taten»), — ответил он Бегину, когда будущий лидер «Иргун» попытался получить у него инструкции. Этот ответ лидеры «Иргун» начали воспринимать буквально: не следует беспокоить «папу» по пустякам. К концу 1930-х гг. ревизионизм как политическое движение растерял свои основные силы и утратил львиную долю былого авторитета. «Иргун» же, напротив, превратилась в достаточно важный фактор жизни еврейской общины в Палестине.

ВООРУЖЕННАЯ БОРЬБА

«Иргун» (ИЦЛ — «Иргун Цвай Леуми», Национальная военная организация) была основана в 1931 г. под названием «Хагана В», когда большинство командиров и рядовых иерусалимского отделения «Хаганы» покинули ряды еврейских оборонительных сил и создали независимую организацию. К ним присоединились отделения «Хаганы» в Сафеде, Хайфе и Тель-Авиве; между «Бетар» и «Маккавеями» (сетью спортивных клубов) было заключено неофициальное соглашение о вербовке новых членов в новую организацию[525]. Этот раскол предопределили как политические и личные разногласия, так и другие причины. Арабские бунты 1929 г. вскрыли серьезные недостатки в организации еврейской самообороны, что повлекло за собой ожесточенные дискуссии. «Хагана В» не являлась частью ревизионистского движения; в ее исполнительном комитете были представлены различные центристские партии (в том числе и несионистская «Агудат Израэль»). Но de facto сила оставалась за ревизионистами, которые поставляли в «Хагану В» большинство офицеров и рядовых. Впрочем, командир этой организации, Авраам Техоми, не принадлежал ни к какой партии и не был обязан своим постом Жаботинскому. В первые годы своего существования «Иргун» была малочисленна, плохо вооружена и практически лишена денежных средств. В 1933–1934 гг., после убийства Арлозорова, поляризация в палестинском обществе привела в ряды «Иргун» множество новобранцев. В нее вступали молодые люди из среднего класса и новые иммигранты; отделения «Иргун» возникли в ряде сельскохозяйственных поселений.

Когда в 1936 г. началась арабская революция, «Хагана» призывала воздерживаться от актов возмездия. Но в «Иргун» мнения разделились. Техоми (как и Жаботинский) также был настроен против ответного террора, однако многие младшие офицеры не соглашались с этой позицией и проводили боевые операции без разрешения центрального командования[526]. Более того, Техоми пришел к выводу, что в этой чрезвычайной ситуации в Палестине нет места для двух отдельных оборонных организаций. И когда «Хагана» предложила воссоединиться, он согласился, и его поддержали большинство офицеров, не принадлежавших к ревизионистскому движению. Жаботинский же и его последователи были против объединения. В апреле 1937 г. «Иргун» раскололась — после голосования по вопросу о том, следует ли воссоединиться с «Хаганой». Около половины (или чуть меньше) из трех тысяч членов «Иргун» вслед за Техоми вернулись в ряды «Хаганы», а прочие остались в составе независимой полувоенной организации под командованием Роберта Биткера, а позднее — Моше Розенберга и Давида Разиэля. «Иргун» (по крайней мере, в теории) придавала гораздо большее значение военной дисциплине,