чем «Хагана», которая, как и подобает милиции, была организована менее жестко. Но на деле внутри «Иргун» беспрестанно бушевали конфликты, а местные отделения то и дело стремились оказать давление на верховное командование. Эти проблемы становились все более насущными по мере того, как возрастала оппозиция официальной политике несопротивления (хавлага). Отдельные отряды «Иргун» в ответ на убийства евреев начали нападать на арабов, проходивших через еврейские кварталы. Кроме того, они негласно устраивали взрывы на арабских рынках и автобусных станциях. В принципе эти акты возмездия не были особенно рискованными, но заметной пользы они не приносили. Ведь таким способом невозможно было нанести вред именно тем, на ком лежала ответственность за гибель евреев, и невозможно было остановить арабский террор.

Жаботинского возмущали убийства арабских женщин и детей; он просил лидеров «Иргун» предупреждать арабов о своих атаках, чтобы те могли эвакуировать всех, неспособных сражаться. Командиры «Иргун» отвечали на это, что подобные предупреждения поставят под угрозу успех боевых операций и жизни тех, кто примет в них участие[527]. После казни Бен-Иосифа, молодого бойца «Иргун», приговоренного к смерти британским военным судом, частота атак «Иргун» на арабских мирных жителей возросла. Когда другой боец «Иргун» напал из засады на одного еврея в Хайфе и убил его, ошибочно приняв за араба, «Хагана» сама арестовала убийцу. В отместку «Иргун» похитила члена «Хаганы». Оказавшись перед угрозой гражданской войны между евреями, командиры враждующих организаций провели срочные переговоры, но Бен-Гурион отказался идти на компромисс. Он заявил, что достичь частного соглашения по вопросам обороны невозможно до тех пор, пока ревизионисты не станут соблюдать сионистскую дисциплину по более важным политическим решениям. Переговоры возобновились после смерти Жаботинского, но также завершились провалом. Многие члены «Хаганы» были настроены против любой формы сотрудничества с «Иргун», которую считали экстремистской деструктивной силой: с их точки зрения, «Иргун» следовало или включить в состав «Хаганы», или просто расформировать. Но руководство «Хаганы», не желавшее идти на компромисс, но и неспособное полностью подчинить себе «Иргун», продолжало воздерживаться от какого-либо определенного решения[528].

С началом II мировой войны Разиэль и другие командиры «Иргун», незадолго до того арестованные, были выпущены на свободу по договору с Жаботинским. Лидер ревизионистов заявил, что на время войны мировое еврейство готово забыть о своих претензиях к английской администрации и примет участие в боевых действиях против держав «оси». Эта декларация спровоцировала кризис, уже назревавший в рядах «Иргун». Большинство членов «Иргун» поддержали курс Жаботинского (хотя и с некоторой неохотой) и вступили в ряды британской армии или, по меньшей мере, отказались от актов враждебности против англичан. Но меньшинство отвергли политику Жаботинского. Эту группу возглавил Авраам Штерн, который уже много лет оставался одной из центральных фигур «Иргун» и считал, что главный враг евреев — это Англия, а не Германия или Италия. Поэтому он отказался прекратить войну с мандатными властями[529]. В отличие от «Иргун», «группа Штерна» не считала, что арабы представляют опасность для сионистских чаяний, а кое-кто из этой группы даже рассматривал арабов как потенциальных союзников в борьбе за национальное освобождение.

Раскол в «Иргун» произошел в первой половине 1940 г. Он не застал никого врасплох, ибо отношение к Англии было далеко не единственной причиной разногласий. Вот уже несколько лет Штерн последовательно проводил политику, направленную на отделение «Иргун» от ревизионизма. В 1938–1939 гг. он выступил в качестве представителя «Иргун» в Польше, где организовал военное обучение избранных членов организации с помощью польской армии. Штерн закупил оружие для своей группы и основал газеты на идиш и на польском языке, чтобы пропагандировать свои политические воззрения без оглядки на ревизионизм и партийную дисциплину. Кроме того, он попытался организовать нелегальную иммиграцию, которой прежде занимались другие деятели. Штерн не скрывал своего пренебрежения к позиции Жаботинского. На пресс-конференции, организованной Штерном и его группой, Жаботинского называли «бывшим лидером активистов», который стал мягкотелым и уступчивым[530]. Штерн и его друзья утратили всякое доверие к дипломатической деятельности. Их радикализм возник из пылкой веры в эффективность «прямых и непосредственных действий» в сочетании с массовым политическим невежеством; и это сочетание побудило их принять очевидно самоубийственный политический курс. В некоторых отношениях Штерн разделял взгляды Ахимеира, но если для Ахимеира в 1939 г. главным врагом оставалась «Мапаи», то для Штерна таковым являлась Англия[531]. В стратегии Штерна, как и в его стихотворениях, нетрудно заметить ярко выраженную тягу к смерти.

Все эти события глубоко обеспокоили Жаботинского. Он считал, что Штерн допускает роковую ошибку, отвергая политическую деятельность: это был «вейцманизм наизнанку». За несколько дней до своей смерти, в августе 1940 г., Жаботинский передал Разиэлю телеграфное распоряжение снова принять на себя командование «Иргун», от которого тот отказался под давлением снизу. Штерн отказался подчиняться Разиэлю и вместе со своими приверженцами отделился от «Иргун». «Группа Штерна» основала в Израиле Национальную военную организацию (которая впоследствии получила название «Борцов за свободу Израиля» — «Лехи»). В ноябре 1940 г. всякая деятельность «Иргун» была прекращена и возобновилась лишь в начале 1944 г., когда бойцы этой организации снова стали нападать на англичан под командованием Менахема Бегина. Штерн и горстка его последователей, со своей стороны, продолжали вооруженную борьбу с англичанами и в период II мировой войны. Впрочем, их акции не доставляли английским властям особого беспокойства, поскольку те были нацелены, главным образом, на еврейские банки, да и большинство жертв в большинстве операций «Лехи» составляли евреи. В феврале 1942 г. Штерн был арестован британскими властями и вскоре застрелен — при попытке к бегству, как утверждали его охранники. Большинство его приверженцев также были арестованы, и в течение двух лет «Лехи» бездействовала. Снова заявила о себе она лишь в ноябре 1944 г., когда «Борцы за свободу Израиля» убили лорда Мойна — высокопоставленного английского чиновника в Каире.

Подробный обзор последующей истории «Иргун» и «Лехи» выходит за рамки данной книги, но вкратце следует упомянуть определенные идеологические расхождения между этими двумя организациями, возникшими на основе ревизионизма. Если «Иргун» сохраняла верность традициям Жаботинского, то «Лехи» разработала свою собственную доктрину — в высшей степени оригинальную, учитывая ее попытки объединить в рамках одной идеологии взаимоисключающие элементы. «Лехи» сочетала мистическую веру в «великий Израиль» с поддержкой арабской освободительной борьбы. Единственным стабильным фактором в ее иностранной политике была ненависть к Англии; после 1942 г. «Лехи» стала проявлять просоветские симпатии. В отличие от «Иргун», соратники Штерна считали себя «революционерами-социалистами» и были уверены, что лучший способ получить поддержку Советского Союза — это принять активное участие в освобождении всего Ближнего Востока от «империалистического гнета»[532]. Они выступали за плановую экономику и