Явный намек на то, как они с Карлой проникли в Ватикан, а может, и на образ действий Клайда Боумана.

– Нет, это убийцы эволюционировали. Мы лишь приспосабливаемся к ним.

– Как вы добрались до меня?

– Меня наставили на путь святые отцы Санчес, Альмеда и Гарсиа. Первый прикарманил награду, обещанную за меня Тетсуо Манга Дзо. Второй косвенно обвинил вас. А третий дал себя убить, пытаясь доставить это обвинение.

– Что за зловещая клевета?

– Прежде чем покончить с собой, Альмеда написал вам письмо. Гарсиа должен был передать его вам в собственные руки, но, когда он пустился в путь, вы его убрали. По какой-то непонятной случайности вы не ознакомились с этим письмом, потому что продолжили зря проливать кровь…

– О чем говорилось в письме?

– Альмеда там сообщает, что пресловутая видеозапись, оригинал которой вы ищете, всего лишь мистификация, цель которой – завлечь вас в ловушку. Мистификация, блестяще осуществленная агентом Боуманом с помощью ученых и священника. Доктор Гровен даже сыграл роль воскрешенного Шомона. А отца Альмеду Боуман привлек, чтобы придать достоверности началу фильма и покрепче зацепить вас. Священник согласился войти в игру, не оценив последствий своего поступка. Когда же понял, что натворил, покончил с собой.

Кардинал уже не справлялся с маниакальным беспокойством, искажавшим его лицо. Если переплетенные длинные тонкие пальцы еще как-то маскировали лихорадочное подергивание лицевых мышц, то судорожного моргания скрыть уже не могли. Натан довершил свою обвинительную речь:

– Альмеда заявляет, что розыгрыш Боумана выпустил дьявола из преисподней. И умоляет вас простить его и положить конец ужасной угрозе, нависшей над миром.

– Простить его я еще могу, – отрезал Драготти. – Что до остального, то не понимаю, на что он намекает.

– Эта ужасная угроза исходит от тех, кто пролил кровь, чтобы завладеть материалами проекта «Лазарь».

– Проекта «Лазарь»?

– Проекта воскрешения мертвых.

– В основе этой затеи – смерть.

– И кто же к ней приговаривает?

– Мы все к ней приговорены, мистер Лав. Приговор обжалованию не подлежит и может быть приведен в исполнение в любой момент. Так Бог судил.

Драготти ускользал, становился неуловим, прячась за красивыми, гладкими фразами и своим Господом Богом. Но лакировка уже пошла трещинами. Нервный тик выдавал кардинала лучше любого детектора лжи. Сознавая свою слабость, он был готов говорить. И даже сказал уже слишком много. «В основе этой затеи – смерть» – так мог выразиться человек без предрассудков, вольнодумец. Натан проник в лагерь противника и завязал с ним диалог. Теперь ему надо вынудить его занять определенную позицию. Драготти предоставлялись три альтернативы: все отрицать, уничтожить сидящего напротив кляузника или вступить в переговоры. Отрицание своей виновности повлекло бы углубленное расследование полицейских, сующих свой нос повсюду, даже под его митру. Уничтожить Натана, что пока никому не удалось, было бы еще более рискованно, поскольку рядом с ним сидела Карла, а за их спинами стояло ФБР. Оставался третий вариант, к которому и рассчитывал подтолкнуть его Натан.

– Если Бог судья, то вы палач.

– Исполнитель, – поправил Драготти.

– Чьей воли, собственно? Бога или Папы?

– Папа – это наша королева Английская, икона для простого люда. Я же представляю Ватикан.

– Чем тогда ничтожная фальшивка могла так напугать Ватикан?

– Чтобы ответить, я должен сперва просмотреть ее, – возразил Драготти.

Он все еще сопротивлялся.

– Поставим вопрос иначе: почему само существование этой пленки вызвало такую ярость Ватикана?

Кардинал приложил пальцы с наманикюренными ногтями к своей дергающейся губе.

Натан сменил тактику:

– Позвольте мне рассказать вам одну историю, – заговорил он. – Про японского монаха, Акиру Ками, великого мастера клинка и необоримого противника, которому однажды надоело отвечать мечом на провокации. Через неделю после того, как он принял это решение, ему нанесли три визита. Первым явился один ронин, решивший отомстить за смерть своего господина. «Твой господин хотел выведать секрет моего искусства. Если бы я оставил его в живых, он в конце концов победил бы меня, пользуясь моими же приемами», – сказал ему Акира Ками. «Ты оправдывался передо мной, словно я твой судья. Поэтому я, как судья, дарую тебе жизнь», – решил самурай, выслушав его.

На следующий день перед монахом предстал другой самурай, желавший помериться с ним силой. «Я победил немало таких молодых людей, как ты, которые хотели доказать мне свое превосходство. Ты пришел, чтобы пополнить ряды моих жертв или чтобы учиться?» – сказал Ками. «А чему я научусь у тебя?» – спросил самурай. «Побеждать без боя», – ответил монах. Тотчас же самурай опустился на колени и стал его учеником.

Через неделю трое ниндзя, привлеченные наградой за поимку великого мастера, подкрались к нему исподтишка. Акира Ками издал киай, мощный крик, от которого умолк лес, а испуганные ниндзя бежали.

– Милая история, – отозвался Драготти. – Да еще и с моралью, предполагаю.

– Вы обнажили свой клинок против Боумана, который представлял для вас угрозу. Тот, кто не может совладать с собой перед опасностью, действует необузданно. Он принимает правила противника и в итоге проигрывает. Зато тот, кто держит себя в руках при любой ситуации, действует трезво и побеждает. Следуя примеру Акиры Ками, предпочтительнее либо польстить, либо испугать противника, либо привлечь его к себе.

– Каковы же ваши намерения на мой счет?

– В противоположность Боуману я пришел предложить вам шанс выпутаться, не прибегая к насилию.

Драготти погладил себя по губам, словно оттачивая реплику.

– Вы верующий, мистер Лав?

– Никто меня не убедил, что истина в вере. Я практикую дзен, что не требует никакой веры, не ждет никакого спасителя и не обещает никакого рая.

– Тогда мы наверняка поймем друг друга.

Похоже, Драготти решил пока оставить меч в ножнах. Натан ухватился за приглашение к переговорам:

– Каждый воспринимает реальность по-своему, что не облегчает взаимопонимание. У вас католическая точка зрения на мир. Я же во всем вижу пустоту.

– Вы смешиваете точку зрения, которую Церковь навязывает двум миллиардам христиан на протяжении двух тысяч лет, и мое личное видение реальности.

Поддавшись немного, Драготти хотел прощупать своего противника, чтобы суметь манипулировать им, сделать из него своего союзника. Натан же сам был готов броситься в пасть волку, поскольку его по-настоящему заинтриговало происхождение ужасной всепланетной угрозы, упомянутой Альмедой. Требовалось только определить границу, через которую нельзя переступать. Ибо напасть на Драготти было равнозначно нападению на Ватикан. А напасть на Ватикан – все равно что объявить войну целой стране. Пока они с Карлой оставались в этом кабинете, им ничто не грозило. Тут не было ни головорезов за шторами, ни револьверов в ящиках стола. Но снаружи, как ему дал понять собеседник, приговор мог быть приведен в исполнение в любой момент. Боуман, например, этого даже заметить не успел.