Невежественные, а скорее, просто недобросовестные люди среди журналистов, конечно, нашлись. Отыскались такие и в числе историков. Не без их старания имя Редера было внесено в список почетных граждан города Киль.

Что оспаривал судья Фрэнсис Биддл

Вряд ли у кого-либо из судей Международного трибунала существовали сомнения, какой приговор вынести Герингу, Кейтелю, Риббентропу, Кальтенбруннеру.

Из обмена мнениями во время организационных заседаний уже можно было заключить, что некоторые судьи настроены оправдать Шахта и Фриче.

А Редер и Дениц? Здесь на основании того, как развертывались события в зале суда и особенно в организационных заседаниях, заранее угадывался большой спор.

Конфликт определился окончательно, когда защита гросс-адмиралов заявила последнее свое ходатайство. Это был тот самый ход, о котором адвокаты до поры до времени умалчивали, но на который делали основную ставку. Ход, который вселял оптимизм и в саму защиту, и в подзащитных, и даже в родственников последних. Именно тогда жена Деница, выполнявшая обязанности секретаря его адвоката, уговорила солдата из американской охраны положить в перерыве между судебными заседаниями крошечный букетик цветов на место гросс-адмирала. К букетику была прикреплена записка: «Мы гордимся тобой. Все идет у тебя прекрасно, только не теряй терпения».

В то же время нельзя сказать, что обвинение чувствовало шаткость своих позиций и сомневалось бы, как суд оценит предъявленные доказательства в отношении Деница и Редера. В своих воспоминаниях о процессе, опубликованных в журнале «Штерн» в 1965 году, Кранцбюллер пишет:

«Обвинение гросс-адмиралов Деница и Редера вел сэр Дэвид Максуэлл Файф, с которым мне пришлось скрестить клинки. Все боялись его острого слова. И тем не менее наша полемика на процессе не изменила отношения к нему, как к человеку. Я не забуду, как за день до оглашения приговора он пришел ко мне попрощаться. Когда я спросил его — разве он не будет присутствовать при объявлении приговора, он ответил: "Буду, но после этого, вы, быть может, не захотите больше подать мне руку"».

Однако мы несколько забежали вперед. Вернемся к последнему ходатайству защиты гросс-адмиралов. Оно было весьма деликатного свойства: разрешить ее представителю отправиться в Лондон и собрать там кое-какие дополнительные данные. Защиту интересовали прежде всего секретные приказы по британскому флоту за период с 1939 по 1940 год.

— Эти документы, — настаивали адвокаты, — важны потому, что среди них имеются приказы о вооружении торговых судов и нападениях их на подводные лодки.

В долгой истории британского адмиралтейства, этого кастового военного учреждения, вероятно, не было случая, чтобы иностранцу, а тем более вчерашнему врагу, разрешалось рыться в военных архивах. И с какой целью? Чтобы с помощью офицеров адмиралтейства найти документы, которые спасли бы престиж германского флота, пиратствовавшего на морях и пустившего ко дну многие сотни британских торговых судов, уничтожившего за время Второй мировой войны сорок тысяч английских моряков.

Как ни странно, помощник доктора Кранцбюллера фригатен-капитан Меккель в Лондон поехал и свою задачу выполнил. Он привез и передал шефу множество документов с адмиралтейским штампом «Top secret» («Совершенно секретно»). Ну, а тот, разумеется, предъявил их суду.

Приказы адмиралтейства предписывали, насколько это возможно, вооружать торговые суда, чтобы они не оказались беззащитными при встрече с нацистскими подводными лодками. Предусматривалось также оборудование британских торговых судов аппаратурой для пуска глубинных бомб.

Можно спорить, теряют ли право на неприкосновенность торговые суда, будучи вооруженными. Английские власти объясняли необходимость оборонительного вооружения торговых судов во Второй мировой войне тем, что нацистский подводный флот, умножая разбойничьи традиции кайзеровского флота, превратил море в арену пиратского разбоя. В данном случае речь идет, однако, не о том.

Когда доктор Кранцбюллер оглашал на процессе документы, добытые в Лондоне его помощником, некоторые иностранные журналисты с полным основанием говорили, что само британское адмиралтейство бросило спасательные круги бывшим руководителям германского флота. Да и только ли оно? С равным правом то же самое можно было сказать о его американских коллегах.

В один из дней процесса, поднимаясь в зал суда, я заметил в коридоре двух американских морских офицеров, беседовавших о чем-то с доктором Кранцбюллером. Позднее, читая дневник Джильберта, мне довелось узнать, что это были адъютанты американского адмирала, присутствовавшего на процессе. Адмирал направил их к Кранцбюллеру, чтобы передать свое мнение. Он считал поведение Деница, как главнокомандующего германским военно-морским флотом во время Второй мировой войны, с точки зрения международного права безупречным и выражал ему свое уважение. Одновременно в знак этакой солидарности американские коллеги рады были поделиться с бывшим судьей германского флота, взявшим на себя защиту Деница и Редера[22], одной великолепной мыслью: надо от имени Деница запросить через Международный военный трибунал главнокомандующего американским военно-морским флотом на Тихом океане адмирала Нимица, как вели себя американские подводники в отношении японских торговых судов? Кранцбюллера заверили при этом, что ответ будет обнадеживающим для подсудимых и обескураживающим для обвинителей: американская практика на Тихом океане была такой же, как германская в Атлантике.

Доктор Кранцбюллер и его подзащитные не заставили долго ждать. От имени Деница был составлен вопросник на имя Нимица. Этот документ обсуждается в организационном заседании трибунала, которое особенно запомнилось мне, ибо в ходе его случилась весьма досадная для меня неприятность.

Дело в том, что с самого начала судьи решили: организационные заседания не будут стенографироваться. Это было необходимо для того, чтобы члены трибунала чувствовали себя здесь абсолютно свободными в выражении своих позиций. Секретари делегаций четырех держав могли присутствовать на этих заседаниях. Я лично не пропустил ни одного из них и, отдавая себе отчет в историческом значении процесса, вел краткие записи всего происходящего там. Вел до поры до времени. Но как раз к концу того заседания, на котором рассматривалось ходатайство Деница, судья Биддл, зло посмотрев в мою сторону, заявил председательствовавшему лорду Лоренсу:

— Ваша честь, мы ведь, кажется, давно договорились, что наши организационные заседания не будут стенографироваться.

— А в чем, сэр Фрэнсис, вы усматриваете нарушение нашего постановления? Насколько я могу судить, в этой комнате нет стенографистки, — ответил Лоренс.

— Да, но майор Полторак все время что-то записывает…

Это был конец моим записям, хотя я не видел в них нарушения судейского запрета. И кто бы мог тогда подумать, что тот самый человек, который упрекал меня за мои записи, усмотрев в них неуважение к правилу, принятому судьями, впоследствии окажется единственным из судей, кто полностью раскрыл тайну совещательной комнаты.

Достигнув почти восьмидесятилетнего возраста, Фрэнсис Биддл решил, что пора оставить потомству свои впечатления о делах мирских, о