Советский обвинитель Ю.В. Покровский, предъявивший эту речь, ставит подсудимого в весьма деликатное положение. С одной стороны, надо, конечно, отказываться от таких взглядов, а с другой — Редеру, видимо, не хотелось предстать перед судом в положении того самого флюгера, с которым сравнил его Дениц. Редер пытался вилять, уйти от самого себя:

— Во время официальной публичной речи, с которой я выступал по поручению правительства, я не мог изложить других взглядов, которые могли иметься лично у меня. Эта позиция была выражена в соответствии с государственным характером речи.

Он сознает, что то государство, которому служил, причинило человечеству много горя, но утверждает, что подлинные причины и масштабы зла стали известны ему только в Нюрнберге. Пусть трибунал расценивает это, как считает нужным, но Редер все же хочет сообщить, что даже, не будучи полностью осведомленным, он, тем не менее, не раз предпринимал попытки уйти в отставку. Оказывается, еще перед войной многие события породили у него «тяжелые сомнения в искренности фюрера».

А хорошо известный факт ненавистного отношения к Редеру гестапо! Еще бы! Гейдрих, всемогущий Гейдрих, до 1929 года был морским офицером и в соответствии с решением суда чести уволен Редером «за аморальное обращение с юной девушкой». Сообщая об этом, Редер заключает:

— Этого он мне никогда не забывал и старался соответствующим образом настроить против меня своего шефа — Гиммлера.

Гейдрих, оказывается, не упускал случая доносить фюреру о попытках гросс-адмирала помочь заключенному в концлагерь пастору Нимеллеру, бывшему в Первую мировую войну командиром подлодки. Доносил он и о том, что Редер старался сохранить во флоте способных офицеров-неарийцев, и даже о посещении гросс-адмиралом «ряда еврейских семейств».

Но имелись ли у Редера возможности осуществить свое намерение уйти в отставку? Оказывается, тоже имелись:

— Я мог бы в качестве основания привести врачебное заключение, по которому еще в тысяча девятьсот тридцать четвертом году мне оставался только один год жизни вследствие расстройства кровообращения…

Достаточно было и поводов для оставления поста главнокомандующего.

Однажды (это случилось в 1938 году) Редер докладывал Гитлеру планы строительства кораблей. Фюрер позволил себе грубо обойтись с ним, и гросс-адмирал решил подать в отставку. Однако Гитлер «просил… ни при каких обстоятельствах не уходить сейчас». И он тут же изменил свое решение.

Далее Редер рассказал о второй своей неудачной попытке уйти на покой:

— Адъютант фюрера по военно-морским делам… хотел жениться на молодой девушке, которая жила в Киле и пользовалась в университете дурной славой. Я сказал фюреру, что не дал бы на это разрешения. Фюрер приказал представить ему эту девушку и сказал затем, что он не имеет ничего против этой женитьбы. Я уехал из Бергхофа и послал фюреру со штабным офицером письмо, в котором писал, что не разрешаю адъютанту жениться на этой девушке. А если тот женится, то он должен будет уйти из военно-морского флота или я уйду со своего поста…

На этот раз Гитлер сделал будто бы такой коварный шаг: он разрешил офицеру жениться, уволил его со службы в военно-морском флоте, но оставил своим адъютантом по партийным вопросам.

— Для фюрера это было характерно, — глубокомысленно размышляет Редер. — Он всегда стремился до конца поставить на cвоем. Однако офицер все-таки вынужден был уйти из флота… При таких обстоятельствах я выразил готовность служить дальше.

Ситуация прямо юмористическая. Невольно вспоминается заявление самого же Редера о том, что в 1941 году он открыто выступал против войны с СССР, но Гитлер не посчитался с его мнением. Так вот тогда гросс-адмирал не поставил вопрос об отставке. Конфликт же по поводу женитьбы какого-то офицера на девушке, которую Редер считал блудницей, оказался достаточно веским основанием, чтобы грозить Гитлеру отставкой.

Весной 1939 года Редер будто бы в третий раз просил об отставке, но 1 сентября началась война.

— Я считал, что при любых обстоятельствах не имею права покинуть военно-морской флот во время войны без крайней к тому необходимости…

Такая крайняя необходимость вскоре, однако, возникла. В конце 1942 года между Гитлером и Редером произошел спор об использовании больших кораблей. Гитлер питал к ним недоверие, полагал, что они устарели. Редер придерживался противного мнения. Так завязался конфликт, который гросс-адмирал и использовал. Вот на этот раз он действительно решил проститься со службой.

— Я заявил, что мне шестьдесят семь лет, что мое здоровье не в порядке.

Фюрер якобы опять возражал. Заявил даже, что уход Редера означал бы «большую потерю лично для него». Но здесь гросс-адмирал проявил твердость.

Это было время тяжелейших боев на берегах Волги. Катастрофа под Сталинградом являлась вопросом дней. Как человек военный, Редер понимал — Германия идет к поражению. Самое время ретироваться. И он ретировался, передал свой пост Деницу.

Началась частная жизнь Эриха Редера. Он обосновался под Берлином в своем имении. И очень скоро обнаружил, что переживать поражение куда проще здесь, чем в кресле главнокомандующего. Пусть эта сомнительная честь принадлежит теперь тому, кому даже в такое время льстит пребывание в окружении фюрера.

20 июля 1944 года. Покушение на Гитлера. В Берлине пополз слух, что Редер причастен к этому. Если верить гросс-адмиралу, то эту ошеломляющую новость принес ему зубной врач доктор Вебер. Редер понимает, что такой слух мог быть распущен «фирмой Геринга или Гиммлера». Он отдает себе отчет, чем это может кончиться. И спешит засвидетельствовать свои верноподданнические чувства:

«Еще 21 июля я позвонил по телефону адмиралу Вагнеру в ставку фюрера и попросил получить для меня разрешение 22 июля лично выразить мою радость по поводу его спасения».

Вымолив аудиенцию, трусливый и холуйствующий, он поздравляет Гитлера с избавлением от опасности, клянется в лояльности, а под конец выбрасывает совсем уже смердяковское коленце:

«При отъезде, — вспоминает Редер, — постарался обратить внимание охраны на то, что она пропустила меня с заряженным револьвером в кармане обедать наедине с фюрером. Это могло бы облегчить акт покушения, если бы только, в приступе сумасшествия, я вздумал это сделать».

В судебном зале, так же как и другие его коллеги по скамье подсудимых, Редер стоял на том, что никогда и ничего не знал о страшных преступлениях режима, которому так верно служил. Лагеря? Камеры уничтожения? Пытки? Он, Редер, решительно ничего не ведал об этом. И тут одним из заключительных аккордов по его делу прозвучала история с Гесслером. Человек этот занимал в веймарской Германии пост военного министра. Случилось так, что в связи с событием 20 июля 1944 года Гесслер угодил в концлагерь. Каким-то образом он дал знать Редеру, что арестован по недоразумению, и просил поддержки.