— Вы не поедете с нами? — спросила Янара, бегая взглядом по его лицу и ничего не видя. Глаза застилали слёзы.

— Не поеду. В столице меня ждут срочные дела.

Янара навалилась грудью на стол и крепко сжала его пальцы:

— Спасибо!

Киаран поднёс её руку к губам и поцеловал:

— Благодарите короля.

Дал знак сэру Ардию и вместе с ним вышел из корчмы.

70

Лита упёрла кулаки в бока. Оглядела улицу, запруженную повозками:

— И куда он делся?

— Мне кажется, мы заблудились, — досадовала Люта, затягивая под обвислым подбородком узел платка.

— Я помню этот дом! Ободранные двери, жёлтая занавеска. А вон… Глянь! — Лита указала вперёд. — Мастерская посуды. Видишь?

— Да вижу я, вижу! — окрысилась Люта. — А Сасыка не вижу.

— Может, случилось что? Может, пока он бегал по нужде, украли телегу и лошадь? — предположила Лита и обратилась к взъерошенному крестьянину: — Мы тут возничего оставили. Кобыла приметная: пёстрая, как корова. А возничий наш рябой, бородатый. Рубаха у него такая… Из лоскутов шитая. Он стоял тут вечером, а сейчас нету. Не знаешь, куда он делся?

— Не знаю, — буркнул мужик, привязывая к морде клячи мешок с кормом.

Лита кинулась к батраку в замызганной одежде, потом переговорила с трубадуром. Вернулась к сестре:

— На рассвете их всех тут разогнали. В город пожаловал кто-то важный. Повозки ему помешали, будь он неладен!

— Важные проезжают в главные ворота, а эти не главные! — изрекла с умным видом Люта.

— Важным везде ездить можно.

— А я говорила, что надо ночевать в телеге.

— Мы теперь богаты. А богачи спят в кроватях.

— Да тише ты, дура! — шикнула Люта на сестру. Одёрнув кофту, поправила на плече суму с пожитками. — Идём его искать. Здесь не найдём — пойдём к другим воротам. Вдруг Сасык там?

— Знаешь, сколько в городе ворот? Целых пять!

— Вот ко всем и сходим. Сасык хоть и тупица, а без нас не уедет. Знает, что я ему шею намылю, если он нас бросит.

Боясь заблудиться, старухи-близняшки побрели вдоль вереницы повозок и фургонов, стараясь не упускать из виду зубцы городской стены.

Город купался в утреннем свете, но люди — грязные, полуголодные — не замечали глубокого синего неба и золотистого солнца, выползающего из-за крыш. В воздухе пахло потом, мочой и навозом. Вокруг лошадей роились мухи. Мужики ругались, бабы обмахивались платками, в телегах плакали дети. В тесных закутках между домами брадобреи брили желающим бороды, зубодёры рвали зубы. Горожане кричали из окон, чтобы заезжий люд справлял нужду в общественных уборных, а не под лестницами и за углами, и грозились окатить ослушников кипятком.

Солнце повернуло на запад, когда старухи добрались до Торговых ворот, но и там они не нашли своей телеги и деревенского паренька Сасыка. Перекусили купленной у разносчика лепёшкой, запили горьким элем и побрели дальше по окружной улице. До Оружейных ворот дошли уже затемно.

Непривыкшие к таким расстояниям старухи не чувствовали ног. От пыли першило в горле. От голода подташнивало. Решив продолжить поиски на рассвете, близняшки отправились в постоялый двор. Хозяин заломил за комнату баснословную цену: целую серебряную «корону»! Зато содержатель таверны сжалился над сёстрами и разрешил им передремать на лавке в трапезной всего за два медяка.

В таверну набилось народа как селёдок в бочку. Прикладываясь к кружкам с отвратительным на вкус пойлом, люди костерили стражников, кляли жару и подскочившие цены.

Примостившись в углу, Лита и Люта проглотили постную похлёбку, выпили по чаше вина, явно разбавленного водой. И прижались друг к дружке, как курицы на насесте.

— Мне надоело, что бабы считают меня нищебродкой, — прошептала Люта. — Как приеду в замок, сразу пойду к деревенской портнихе. Закажу себе платье. А потом запачкаю его на кухне или порву, чтобы все видели. Рассмеюсь от души. И новое пошью.

— А я куплю корзинку яиц, уроню на базаре и снова куплю.

Люта хихикнула:

— Правильно! Пусть знают, что мы не голь перекатная.

За соседним столом разгорелся спор. Сёстры умолкли и навострили уши.

— Король не должен быть добрым, — кипятился толстый мужик в долгополой крестьянской рубахе. — Добрый — значит беззубый.

— И что он должен был сделать? — усмехнулся в усы человек городской наружности.

— Прогнать её по улицам.

— Опомнись! Она королева!

Толстяк ударил кулаком по столу:

— Она баба!

— Правду говоришь, — поддержал его кто-то из посетителей. — Этак бабы совсем распаскудятся.

— А дитя ейного сбросить со стены, — продолжил толстяк, — чтобы другие знали, как расставлять ноги.

— Верно говоришь! Верно, — раздались голоса.

— А этак что получается? Пошла, перепихнулась с кем-то на сеновале, а потом принесла в подоле: «На, муженёк, радуйся. А я ни-ни, ни в чём не виноватая».

Харчевня утонула в смехе.

— Не путай козу с коровой, — возразил горожанин. — Она была женой герцога. От него и понесла.

— Только герцог был неплодный, — подала голос Лита.

Посетители разом обернулись к ней.

— Ты чего мелешь? — одёрнула сестру Люта.

— Серьёзно, что ли? — усомнился кто-то.

Польщённая вниманием, Лита раскраснелась:

— Он из ближней деревни всех девок опробовал. Ни одна не понесла.

— А ты откуда знаешь? — спросил хозяин заведения, протирая тарелку полотенцем.

— Мы с моей сестрой прислуживали его жене, нынешней королеве.

Люта вылупила глаза:

— Совсем свихнулась? — Поднялась со скамьи. — Не слушайте её!

— Ну раз такое дело… — оскалился толстяк и кивнул хозяину. — Принеси-ка старушкам вина. Я плачу. — Перекинув ногу через скамью, сел к сёстрам лицом. — Рассказывайте.

— Так всё, — смутилась Лита. — Говорить больше нечего.

— Как это нечего? — Толстяк порылся в монетнице. Подбросив на ладони медяк, обратился к присутствующим: — Хотите услышать, где наша королева дитя подцепила, — платите.

Большинство посетителей скучились вокруг стола, за которым сидели сёстры. Скинулись. Толстяк