Я оценила партнерство Высоцкого в полной мере, когда стала играть без него… Он был неповторимым актером. Особенно в последние годы. А как же иначе – при такой судьбе? И все же, что определяло его личность? Острая индивидуальность. Неутоленность во всем. Сдержанность выразительных средств и неожиданный порыв. Уникальный голос. Многосторонняя одаренность. У него был абсолютный слух. Он не мог играть вполсилы…

Он абсолютно владел залом, он намагничивал воздух, был хозяином сцены. Не только из-за его неслыханной популярности. Он обладал удивительной энергией, которая, саккумулировавшись в образе, как луч сильного прожектора, била в зал. Я обнаружила это случайно, когда однажды мы хорошо играли «Гамлета». Я вдруг почувствовала это кожей».

Вениамин Смехов: «Высоцкий – дитя стихий, я не видел второго такого же по выносливости. Он неутомим, как горная река, как сибирская вьюга, и это не метафора, увы! – он так же беспощаден к себе в работе, как и упомянутые явления природы. Только ему это дороже стоит – жизни и здоровья. Стихия, увлечение, интрига замысла, влюбленность делают его самим собой. Казенный распорядок, будничная суета меняют его облик. Это словно как бы другой человек – неширок и нещедр, неузнаваем ни в чем… Но вот его властно призвала страсть, идея, мечта, дружба, песня, роль… Перед вами – Владимир Высоцкий. Он распахнут весь перед людьми, он рискует сгореть, расплавиться на каждом шагу… Он сочинит песню, которую завтра полюбят. Он уедет сниматься в горы, увлечется альпинизмом, и его стихи о дружбе и мужестве, о горах и войне принесут кинофильму успех. Прекрасно сыграв офицера в фильме «Служили два товарища», он наотрез отказался от дублера – сам скакал, сам седлал, сам падал с коня… Дитя стихий…

Для меня, как, очевидно, для многих, явление Владимира Высоцкого – аккумулятор оптимизма. Имя Высоцкого – звук боевой трубы. Я за эти годы много объездил городов нашей страны и уверился в том, что люди откликаются на этот звук трубы… И сколько еще предстоит открыть у поэта в его стихах, в его речах, в его жизни тем, кто без суеты, без «модогонки», а с доверием и покоем прикоснется к доброму имени русского барда!

Высоцкий – один из таких людей для меня, один из моих «добрых гениев». Нам казалось, что мы о нем все знаем, и никто не мог бы предвидеть, что сказать «я знал Высоцкого» станет почти как «с Пушкиным на дружеской ноге». И какая это печальная ноша – обладать известностью в связи с Владимиром Высоцким. Это замечательно, что у нас есть возможность рассказать о нем. Не врать, не говорить из вторых уст, а говорить то, что я сам знаю, что я видел. Но очень печально, что мы становимся знаменитыми за счет великого человека. Гораздо естественнее было бы, если бы его известность и его величие были бы спокойно зафиксированы в книгах и дисках при его жизни».

Леонид Филатов: «Если быть абсолютно правдивым, а не задним числом подмалевывать ситуацию, то, конечно, я знал, что есть такой знаменитый артист Владимир Высоцкий в этом театре. Но поскольку все молодые люди экстремально настроены, то и я пришел с ощущением, что я чуть ли не гений… Все молодые артисты так приходят, пока не выясняется, что «нас» не так много, как мы себе думаем…

У меня такого «ах!» при первой встрече с Высоцким не было. Скорее, было какое-то разочарование: такой невзрачный, невысокий, и нельзя сказать, что ошеломляющий артист. И только позднее, при некотором рассмотрении, для этого нужны были годы наблюдений, как работает Владимир, и даже не как он работает, а эта странная магия рифмованной речи… Она далека была от той органики, которую нам внушали в театральном институте: вопрос – ответ. Такое вроде бы автономное существование на сцене, как бы без партнеров, хотя на самом деле он был хорошим партнером… Это тоже нужно было высмотреть, увидеть и понять, что это за такая медитация речи, особенно в стихотворных пьесах, особенно в «Гамлете»…

В 1985 году в ВТО мой творческий вечер, это было чуть ли не в одиннадцать часов ночи, дикий мороз, тридцать градусов… Я говорю: «Кто же придет?» Пришли все, зал был битком, еще много людей осталось, что называется, «за кадром». Устроители вечера говорят: «Пока не выходите, мы хотим кое-какой сюрприз сделать». И вот убирается свет, и в тишине идет фонограмма – Володин голос: «Я хочу вам представить совсем молодого актера, вы, может быть, еще не знаете его, но, наверно, узнаете… Я представляю… Леонид…» – и замешкался. И слышно – из-за кулис ему подсказывают: «Филатов…» Он так застеснялся и говорит: «Филатов. Ну, конечно. Простите. Леонид Филатов – артист, поэт. Он раньше печатался… как поэт… где-то в Средней Азии. У него много напечатанных произведений…» Дальше пошло начало моих пародий… Вечер был в 85-м, в ВТО, а это – в 75-м, ровно десять лет назад, в Ленинграде Володя был очень добрый человек. У меня много с ним связано хорошего, потому что он меня просто спасал неоднократно. Практически вылечил, когда у меня была страшная болезнь – лимфаденит. И когда мне понадобилось срочно лечь в больницу по другому поводу, к хорошим врачам, он меня уложил и сам весь процесс курировал, и приезжал, и спрашивал: «Как?» Его похороны просто меня разрушили. И не только меня, многих людей… Я болел, наверное, полгода – болел физически, внутренне. Я работал, что-то делал, но хорошо у меня ничего не получалось. Просто как будто из меня вытащили какой-то блок».

Феликс Антипов: «…Я не был таким другом, как Сева Абдулов или Шемякин, но выпивали мы с ним часто… Он был очень одиноким человеком, несмотря на огромное число людей вокруг него. Мы с ним однажды ехали в Архангельск, и он все время спрашивал: с кем ты дружишь, как общаетесь? Я рассказывал, а он: «У меня вот так не получается…» Настоящий художник и должен быть одинок. Когда человек одинок, он разговаривает с Богом…»

Белла Ахмадулина: «Он был необыкновенно щедрый, необыкновенно добрый человек. Ему ведь очень трудно приходилось зарабатывать деньги, к тому же он был окружен всяческими запретами. У меня однажды было такое положение, что совершенно необходимы были деньги. Я ему позвонила. Он думал буквально полминуты, где взять деньги, а потом привез их. А ведь у него самого не было, он для меня достал».

Михаил Ульянов: «Песни Высоцкого… Чем объяснить их неслыханную феноменальную славу? Их все слушали, их все пели, но никто не мог их исполнить. Только он мог на таком смертельном пределе вложить всего себя в песню – несмотря на порой непритязательный текст, несмотря на подчас уличную мелодию, песня Высоцкого становилась горьким, глубоким философским раздумьем о жизни.

…Он был искренен, когда многие другие лукавили, он был предельно откровенен, когда иные поэты не отличались правдолюбием. Он говорил о таких вещах, о которых мы сейчас все говорим вслух. Он говорил об этом раньше других – для этого нужно было особое мужество. Ведь это факт, что его песни слушали на всех этажах нашего общества, решительно на всех! Его ругают, хвалят, захлебываются – на всех этажах – и слушают. Почему? Слушают тех, кто тебя выражает. Я – безголосый, я – беспесенный, я – не поэт, но у меня есть чувства! И вдруг находится человек, который мои чувства как бы подглядел и выразил. Он был как бы форточкой в какой-то другой мир, в какой-то особенный мир, в какой-то свободный мир, откровенный, честный мир, прямой, простой и в то же время сложный.