леди Анна Шелтон, тетка королевы, всячески портила жизнь своей воспитаннице, и Мария опасалась, что Болейны попытаются отравить ее. Она сильно скучала по матери, однако король не позволял им встречаться, даже когда Мария тяжело заболела. Вместо этого он отправил к дочери своего личного врача и разрешил Екатерине прислать своего. Благодаря услужливости Шапюи Екатерине удавалось тайком передавать Марии проникнутые теплотой письма38. Отец же, опасаясь гнева ревнивой мачехи, отказывался видеться со старшей дочерью, когда посещал Елизавету39, во всем получившую превосходство над Марией.

Отныне лишь очень немногие осмеливались выступать в поддержку бывшей королевы и ее дочери. Маркиз Эксетер, симпатизировавший Екатерине, ненавидевший Кромвеля и порицавший новую религиозную политику короля, держал рот на замке, а его жена так деятельно и громогласно выступала в пользу Екатерины, что король предупредил их: «Лучше вам не спотыкаться и не отклоняться в сторону, иначе обоим не сносить головы»40. После этого леди Эксетер притихла. Шапюи считал враждебных Болейнам аристократов более сплоченными и многочисленными. Хотя Екатерина с Марией имели нескольких влиятельных сторонников, организованной придворной партии, которая поддерживала бы их, не существовало.

45

«Образ Бога на земле»

Рождество 1533 года праздновали в Гринвиче, где «его милость король держал великолепный двор, так же весело и живо, как всегда»1. И не случайно: Анна снова была беременна2. Ее подарком королю на новый, 1534 год стал изысканный настольный фонтан из золота, усыпанный рубинами, бриллиантами и жемчугом, вода в котором «истекала из сосков трех обнаженных женщин, стоявших у подножия»3. Вероятно, он был спроектирован Гольбейном.

В январе леди Лайл, продолжавшая искать места для своих дочерей при дворе королевы, прислала Анне карманную собачку редкой породы, которую поручили передать сэру Фрэнсису Брайану. Он сказал ее светлости: «Королеве [собачка] так понравилась, что не прошло и часа, как она забрала ее у меня». Анна назвала песика Малыш Пуркой (или Пурква – фр. Pourquoi, «Почему») и «уделяла ему много внимания». Позже в том же году леди Лайл послала Анне с лордом Рочфордом коноплянку в клетке и восемнадцать зуйков, которых умертвили в Дувре. Птичек подавали к столу королевы по шесть штук зараз. Анне они «очень понравились», и она заверила леди Лайл, что коноплянка – «милая певчая пташка, которая непрестанно дарит ей радость своим прекрасным пением»4. Однако ни одной из дочерей дарительницы не предложили места при дворе.

Влияние Кромвеля возрастало. В 1534 году его назначили хранителем свитков и ректором Кембриджского университета, а в апреле ему наконец удалось оттеснить Гардинера, который никогда не простил этого своему сопернику, и занять должность главного королевского секретаря, которая при нем приобрела первостепенное политическое значение. Получив новые возможности, Кромвель использовал свою власть, чтобы расширять круг верных ему людей и запугивать несогласных угрозами обвинения в измене – открытыми, а чаще скрытыми. Благодаря своим многочисленным связям, а также оплачиваемым осведомителям и благодарным клиентам Кромвель имел доступ к большому количеству секретной информации, которую накапливал на будущее, а иногда использовал против тех, кого король или его главный секретарь хотели убрать с дороги.

Было важно отмести любые возражения против нового брака короля, и 23 марта 1534 года парламент признал наследницей престола Елизавету, лишив Марию всех прав. Парламентский акт предписывал каждому верноподданному короля по первому требованию принести присягу, согласившись с принятым постановлением. Большинство людей сделали это, но были и заметные исключения. Екатерина и Мария отказались давать присягу, и король не посмел применить к ним силу: император приходился племянником Екатерине, что являлось сильным сдерживающим фактором для Генриха.

Сэр Томас Мор и епископ Фишер тоже не стали приносить ее и за непослушание были отправлены в Тауэр. Во время допроса Мор заявил Кромвелю: «Я – верный подданный короля. Я не говорю ничего плохого, я не думаю ничего дурного, но желаю всем добра. И если этого недостаточно, чтобы оставить человека в живых, тогда, скажу по совести, я не желаю жить»5. Ему несколько раз предлагали все же принести присягу, на что Мор отвечал упорным молчанием. Своей безутешной дочери и другим членам семьи он напомнил, что в своих поступках сообразовывался прежде всего с Господом и лишь потом – с королем, «согласно напутствию, которое сделал мне его высочество, когда я впервые поступил на его почетную службу»6. Молчание Мора говорило о многом, и Генрих боялся, что оно послужит боевым кличем для противников короля. «Клянусь святой мессой, господин Мор, бороться с государями весьма опасно», – заметил Норфолк7. Мор не нуждался в предостережениях от старого друга, он сам прекрасно понимал, в какое тяжелое положение поставил себя.

Фишер был менее сдержан. Он и прежде категорически заявлял: «Король, наш владыка, не является верховным главой Церкви Англии». Теперь он отказался признавать законным брак Генриха. Его вызывающее поведение могло быть расценено только как измена.

Король же снова был уверен, что вскоре обретет сына и это событие станет настолько радостным, что очень немногие осмелятся даже в мыслях усомниться в законности прав ребенка. В честь очередной беременности королевы Генрих приказал отчеканить медаль с рельефным портретом Анны и надписью «A. R. THE MOOST HAPPI» – «Анна королева. Самая счастливая»8. Будущую мать окружили заботой: когда ее утреннему отдыху стал мешать шум, который производили бегавшие по садам в Гринвиче павлины и пеликан Генриха – подарки из «вновь открытой земли» (Америки), король велел сэру Генри Норрису забрать птиц в его дом, стоявший неподалеку, и заплатил за постройку трех деревянных вольеров9.

Апартаменты королевы в Элтеме «для грядущего рождения принца» превратили в детскую с главным покоем, столовой, комнатой для одевания и спальней, где находилась колыбель под железным пологом. Все стропила крыши окрасили желтой охрой10. Король велел своему ювелиру Корнелиусу Хейссу смастерить серебряную парадную колыбель – вероятно, по замыслу Гольбейна. Она имела колонны, украшенные тюдоровскими розами, драгоценными камнями, вставленными в бордюр по краям, и золотыми фигурами Адама и Евы, которые изготовил Хейсс и расписал Гольбейн. Постельное белье расшили золотом, а для приданого новорожденного закупили златотканую парчу11.

В апреле 1534 года – несомненно, предвкушая скорое появление нового рыцаря Подвязки – король заказал великолепный реестр ордена, который за черный бархатный переплет получил название «Liber Niger» («Черная книга»). В нем содержались статуты ордена, его история и описания церемониалов. Черная книга сохранилась до наших дней12. Это прекрасно иллюстрированная рукопись, где король изображен на троне, в окружении рыцарей, а потом – замыкающим шествие рыцарей Подвязки.

Двадцать второго июня Лукас