— Будет! — едва не крикнул Алестар, но, сдержавшись, привлек Джиад к себе и принялся осыпать поцелуями ее лицо, а потом зашептал: — Все будет лучше, чем хорошо, любовь моя. Клянусь тебе, все будет прекрасно! Благодарение всем богам на свете… И тебе, мое счастье, мое сердце, моя единственная… Что же ты сразу не сказала? Я испугался, что ты… Неважно. Все теперь неважно, кроме тебя и нашего малыша. Санлия не сказала, кто это?

— Нет… — слабо, но успокоенно улыбнулась Джиад. — Срок слишком маленький. Санлия говорит, что сердце только начало биться. Я считала… Но я могу и ошибаться! Я же не лекарь, Алестар! Но она говорит, что с ребенком все хорошо. Алестар, я так боюсь! Не за себя, за него! Я столько в своей жизни падала и дралась, меня били в живот… Санлия уверяет, что ничего страшного, но вдруг я не смогу его выносить? Или родить?

— Тш-ш-ш… — Алестар прижал ее крепче, зарылся лицом в темные мягкие волосы. — Все будет хорошо, сердце мое. Санлии можно верить, ее благословила Мать Море. И нас с тобой — тоже. Неужели ты не веришь ее милости? Все будет хорошо! Я люблю тебя, Джиад, моя избранная, моя единственная, навсегда моя… И уже люблю нашего первенца…

Он почувствовал, что губы сами собой расплываются в счастливой улыбке, а Джиад едва слышно фыркнула.

— Сговорились вы, что ли? — сказала она уже спокойно. — Санлия ждет девочку, а Лил говорит, что ему нужно много детей, видите ли! И ты про первенца. Жалко, что Мать Море не наделила мужчин способностью рожать.

— Жалко, — беззаботно согласился Алестар. — Тогда бы у нас было детей в два раза больше! Но начнем с одного, ладно уж! Ох, Джи!

Он плеснул хвостом, едва справляясь с желанием взмыть к потолку, метнуться по комнате, как взбесившийся салту, хоть как-то выплеснуть переполняющую радость и ликование. Так вот как это! Одна мысль, что в чреве любимой женщины зреет его дитя… Никакие победы на Арене или над врагами не сравнятся с этим! У них будет ребенок! Восторг рвался наружу, и Алестар прижался лицом к еще плоскому и упругому животу Джиад, лизнул нежную, солоноватую от воды кожу.

— Сумасшедший… — выдохнула она и жалобно попросила: — Подождем, что скажут лекари? Я тебя тоже хочу, но если нельзя…

— Подождем, — согласился Алестар, чувствуя, что утопает в горячей всепоглощающей нежности. — Но целоваться-то нам в любом случае можно?

И повел губами дорожку поцелуев вверх, к золотистым соблазнительным холмикам, увенчанным темными жемчужинами сосков. Зажмурился, ярко представив, как прильнет к этой груди ртом ребенок… Он всегда хотел Джиад. Сначала — зло и яростно, потом — виновато и беспомощно нежно, потом — с надеждой и горячим обожанием… Но никогда не мог даже представить, что эта страсть может переплавиться в нечто большее, разом изменившее всю его жизнь. Сначала ему казалось, что счастье не может быть более полным после согласия Джиад. Потом — после их первой брачной ночи и каждой следующей за ней. Оно восходило над жизнью Алестара, как солнце восходит над морем, освещая и согревая его глубины, становясь ярче и проникновеннее… И вот, наконец, достигло зенита. Или это сейчас так кажется?

«Буду ли я еще счастливее, если она подарит мне нескольких детей? — растерянно подумал он. — Когда наша с ней жизнь изменится, когда пройдут и отгремят неизбежные шторма первой ссоры, а может, и не одной… Когда дети будут взрослеть, становясь ее или моим подобием и в то же время совсем другими… Когда любовь станет расти, как жемчужина, и никогда не угаснет — я верю в это! Будет ли счастье увеличиваться или оно просто станет возвращаться в нашу жизнь снова и снова, как солнце приходит в небо каждый день? Я не знаю, но пусть оно, это счастье, будет у нас одно на двоих, что бы ни случилось. И если есть весы, на которых его можно взвесить, пусть чаша любви, здоровья и удачи, отпущенных Джиад, всегда будет тяжелее…

— Клянусь морем, что плещется в нашей крови, — сказал он, ложась рядом и заглядывая Джиад в глаза. — Ты мой Страж, моя избранная, мое сердце. Твоя любовь — огонь, который сначала опалил меня, потом — переплавил, а теперь согревает каждое мгновение. Я знаю, ты не умеешь лгать, и приму правду, какой бы она ни была. Прошу, Джиад, скажи мне, ты жалеешь о том, что мы встретились? Хотела бы ты иной судьбы, свободной от боли, что я тебе причинил, с другой любовью, может быть…

— Нет, — негромко и ясно сказала она. — Если бы я могла вернуться в тот день, когда все началось, я бы не изменила ни одного слова, ни одного поступка. Ничего, что могло бы увести меня на другую дорогу. Ты знаешь, Алестар, я тебя ненавидела. Но ненависть сгорела в том же огне, в котором переплавилась твоя душа. И я выбрала тебя сердцем и разумом. Как море вместо земли. Как судьбу твоей жены вместо судьбы стража. Знаешь, сегодня я отдала свои клинки. Я думала, что они будут со мной всегда, и я умру, не выпуская их из рук, как положено стражу. Но я рассталась с ними и не жалею. Море позвало меня твоим голосом, и я рада вернуться. Я хочу любить тебя и засыпать в твоих объятьях, а потом просыпаться рядом. Хочу носить и рожать наших детей. Хочу беречь тебя как страж и как жена…

Она прервалась, порывисто вздохнув, и Алестар, не отрывая взгляда, нащупал горячую ладонь с узкими жесткими пальцами и подушечками мозолей… Поднес к губам и поцеловал благоговейно, как нежнейший цветок или зелье, способное спасти жизнь.

— Когда-то ты сказал, что любовь рождается из боли, подобно жемчугу, — тихо сказала Джиад, так же не отводя взгляда, словно смотрела Алестару в глубину души. — Теперь я знаю, что это правда. Я не иреназе, я страж и сказала бы, что любовь рождается подобно мечу. Она плавится в огне горна, принимая форму, тяжелый молот судьбы кует ее, выбивая слабость, ложь и недоверие, а потом ледяная вода закаляет клинок, и он готов к испытаниям на прочность. Наверное, у кого-то иначе. Чья-то любовь — хрупкая драгоценность, чья-то — хмельная трава, расцветающая легко и свободно, или пестрый мягкий шелк. А у нас получилось вот так. И я не жалею. И не хочу иной судьбы, где рядом не будет тебя. Ты — мое море…

— Ты — мое сердце моря, — отозвался Алестар и потянулся к ней.

Их дыхание встретилось на миг раньше, чем губы, став единым — крошечная искра тепла в бескрайнем море, вечном, как сама жизнь, и холодном, но согретом этой искрой любви, одной на двоих.

— Я ужасная мать, — вздохнула Джиад, ловко перехватывая маленькое толстенькое тельце, так и норовящее выскользнуть у нее из рук. — Иногда мне хочется надеть на них поводки, как на салру! И хоть несколько минут не думать, куда эти негодники прямо сейчас пытаются залезть. Ариэль, перестань!

Но стоило годовалой хитрюге похлопать золотистыми ресницами над невинными синими глазками, Джиад не выдержала и улыбнулась, осторожно выпутывая цепкие пальчики из своих распущенных волос. Дочь, у которой забрали любимую игрушку, возмущенно засопела и, извернувшись, попыталась попробовать на вкус брачный браслет, при этом весьма чувствительно хлопнув Джиад хвостом по лицу. Руку с браслетом Джиад незамедлительно убрала, но это, оказывается, был хитрый маневр! Подкравшись сзади, Кассий поддержал сестру молниеносной атакой на волосы Джиад, но тут же оказался перехвачен Алестаром.