Однако в стремлении евреев к духовному исцелению и обретению национальной идентичности, как и в неистовой религиозности кумранитов, присутствовал ярко выраженный агрессивный элемент. С самого начала Моше Даян заявил, что Израиль будет уважать права христиан и мусульман на их святыни, а в дальнейшем израильтяне не раз с гордостью противопоставляли себя иорданцам, которые запретили евреям доступ к Западной стене. На следующий день после взятия Иерусалима военный губернатор Западного берега провел встречу с представителями всех христианских общин города и заверил их, что за ними сохранится право посещать их святыни, а 17 июня генерал Даян объявил мусульманам, что Харам остается за ними, и заставил раввина Горена убрать Ковчег, который тот успел установить в южной части платформы. Иудейские молитвы и богослужения на территории Харама, священной для мусульман, были запрещены указом израильского правительства. В дальнейшем оно ни разу не отступило от этой своей линии – как видим, сионистам вовсе не было чуждо уважение к священным правам своих предшественников в Иерусалиме. Однако не все израильтяне одобрили решение Даяна – некоторые были в ярости. В Иерусалиме немедленно образовалась группа, называвшая себя «Ревнители Храмовой горы». Ее участники не отличались особой религиозностью. Гершон Соломон, один из лидеров группы, принадлежал к правой партии Херут, руководимой Менахемом Бегином, и националистические идеи вдохновляли его куда больше, чем религиозные. Соломон заявил, что никто не давал Моше Даяну права запрещать евреям молиться на Храмовой горе – ведь Закон об охране святых мест гарантирует представителям всех религий свободный доступ к священным для них местам. А коль скоро Храмовая гора была политическим и религиозным центром древнего Израиля, то на нее следует перенести кнессет, резиденцию президента и правительственные учреждения (Sprinzak, pp. 280–281). (Правда, всерьез это предложение никогда не рассматривалось.) На все главные еврейские праздники «Ревнители Храмовой горы» упрямо отправлялись молиться на Харам, и всякий раз полицейские выдворяли их оттуда. Похожий механизм сработал в случае со сносом арабского Магрибинского квартала – по убеждению израильских правых, возвращение евреев к своей святыне предполагало уничтожение мусульманского присутствия в этом месте.

Это стало очевидно в августе 1967 г., когда в день Девятого ава раввин Шломо Горен с группой учащихся иешивы поднялись на Харам и, прорвавшись сквозь посты мусульманский стражи и израильской полиции, устроили богослужение, в конце которого Горен протрубил в шофар. Молитва сделалась для евреев оружием в священной войне против ислама. Моше Даян постарался успокоить мусульман и выселил из здания медресе мамлюкского периода офис раввината, который раввин Горен успел там открыть. Но не успели улечься волнения, как в печати появилось интервью министра по делам религии Зераха Варгафтига. В нем министр утверждал, что Храмовая гора принадлежит израильтянам с тех самых пор, как царь Давид купил этот участок у иевусея Орны (Benvenisti, pp. 288–289), а значит, Израиль имеет законное право снести Купол Скалы и мечеть Аль-Акса. Правда, министр не предлагал этого делать, поскольку по иудейскому закону лишь Мессия наделен правом построить Третий Храм. (Технически новый храм, конечно, стал бы четвертым по счету, но иродианский храм по традиции считается не третьим, а вторым, поскольку во время его постройки богослужения не прекращались ни на один день.)

В день взятия Иерусалима израильским солдатам, целовавшим камни Западной стены, казалось, что пришло время всеобщего мира и гармонии. Но на деле Сион вновь стал ареной ненависти и раздоров. Возвращение главной святыни не только разожгло новый конфликт иудаизма с исламом, но и обнажило глубокие разногласия в израильском обществе. Почти сразу же вызвала недовольство новая площадь на месте снесенного арабского квартала подле Западной стены. Поспешные действия Коллека, помимо того, что они были антигуманными, оказалось ошибкой с эстетической точки зрения. Пока узкий молельный участок перед Стеной был ограничен со всех сторон, сама стена казалась огромной; теперь же стало заметно, что она лишь немногим выше соседнего медресе Танкизия и городской стены времен Сулеймана Великолепного, вид на которые открывался с площади. «Ее гигантские камни будто съежились и уменьшились в размерах», – разочарованно заметил один из посетителей, пришедших к Стене в день ее открытия. При первом взгляде Стена «сливалась с домами по левую сторону от нее». Атмосфера уединенности, существовавшая в узеньком молельном коридоре, исчезла. На новой площади не было места «духовному сродству и чувству, что всякий, кто приходит сюда, находится как бы наедине с Творцом» (Benvenisti, pp. 306–307).

Вскоре религиозные и светские евреи самым неприятным образом заспорили по поводу административного управления этим святым местом (Benvenisti, pp. 308–315). Западная стена превратилась в туристскую достопримечательность, и посетители теперь приходили к ней не только чтобы молиться. Поэтому министерство по делам религии выступило с предложением отгородить прямо перед Стеной новый участок для молитвы. Светская часть израильского общества возмутилась: как смеет министерство отказывать нерелигиозным евреям в доступе к Стене? Это ничуть не лучше действий иорданцев! Вскоре между раввинами начался жестокий спор по поводу протяженности огороженного участка. Одна из точек зрения заключалась в том, что вся Западная стена свята, и площадь перед ней тоже. Сторонники этой позиции приступили к раскопкам под фундаментом медресе Танкизия, причем все обнаруженные ими подвалы и погреба они объявляли святыми, а в одном из подземных помещений устроили синагогу. Мусульман эта религиозная археология очень тревожила – ведь евреи в самом буквальном смысле подкапывались под основание их святыни. Раввины же старались освободить Иерусалим и от пут светской власти, для чего раздвигали границы святости, захватывая все бóльшую часть безбожного муниципального пространства. Борьба еще усилилась, когда израильский археолог Беньямин Мазар начал раскопки у южной оконечности Харама. Мусульмане вновь забеспокоились, опасаясь за сохранность фундамента мечети Аль-Акса. Религиозные евреи также были возмущены – они видели в раскопках Мазара нечестивое вторжение в священное пространство, особенно когда археологи проникли под основание Западной стены и начали продвигаться вверх к арке Робинсона. И вот, спустя всего несколько месяцев после «объединения» Иерусалима около Западной стены произошло новое размежевание: южная сторона площади перед Стеной стала считаться исторической, «светской» зоной, место, где помещался старый молельный проход, принадлежало религиозным евреям, а между ними находилась нейтральная полоса, где еще оставалась горстка арабских домов. Едва эти дома были снесены, как оба лагеря, религиозный и светский, обратили вожделенные взоры на этот ничейный участок. Летом 1969 г. верующие дважды прорывались через проволочные заграждения вокруг нейтральной зоны, чтобы «освободить» ее во имя Бога.

Израильское правительство старалось поддерживать мир в святых местах, но и само вело войну за Иерусалим, используя испытанное временем оружие – строительство (Benvenisti, pp. 239–55; Romann and Weingrod, pp. 32–61). Почти сразу же после объединения города началось планирование новых районов для «создания факта» преобладания в Иерусалиме еврейского населения. Вокруг Восточного Иерусалима выросла зона безопасности из многоэтажных жилых кварталов – Гива Царфатит (Французский холм), Рамат Эшколь, Рамот, Восточный Тальпиот, Неве Яаков и Гило (см. карту). В нескольких милях восточнее, среди холмов, спускающихся к долине Иордана, появился внешний форпост – Маале Адумим. Строительство велось в лихорадочном темпе, преимущественно на землях, отнятых у арабов. Между новыми поселениями прокладывались стратегические дороги. Эта строительная экспансия принесла не только эстетическое бедствие – уродливые «коробки» испортили силуэт города, – но и фактическое уничтожение исторических арабских кварталов. За первые десять лет после аннексии Иерусалима израильское правительство, по оценке, захватило около 15 000 га земли, принадлежавшей арабам. Это был акт враждебного захвата и уничтожения. Сегодня в руках арабов остается всего 13,5 % территории Восточного Иерусалима[92]. Израильтяне и впрямь «объединили» город, поскольку исчезло четкое разделение Иерусалима на еврейский и арабский. Однако пророки, говоря об объединенном Сионе, имели в виду нечто совсем иное. Как заметили израильские географы Майкл Романн и Алекс Вейнгрод, агрессивные намерения градостроителей по отношению к арабским жителям Иерусалима хорошо видны из того, что они широко используют военную терминологию, – «захват», «пролом», «проникновение» «господство над местностью», «контроль территории» (Romann and Weingrod, p. 56).