Но знаете, что меня поразило в тот миг? Из-под капюшона «оранжевого» свисали длинные темные косы!

Но будь он хоть трижды женщиной, не пускаться же мне за ними вплавь. Вместо этого я бросился туда, где оставил свой арбалет.

Проклятье! Пока я успею взвести пружину, они уплывут. Зато рядом валяется труп, в спине которого торчит знакомая рукоять. Я вырвал свой нож, поспешил к берегу и в самый последний миг успел метнуть клинок.

Зашуршал рассекаемый воздух, и тот, что орудовал шестом, с воплем рухнул.

Куда же это я угодил, ведь расстояние настолько велико, что нож был совсем на излете?

Так и есть — этот парень орал, хватаясь за задницу. Ну что ж, теперь ему придется надолго забыть о верховой езде.

Я оглянулся как раз, когда Эдгар добил своего. Хрястнуло. Я узнал этот звук разрубаемых костей. Может Эдгар и погорячился, ведь этого надо было взять живым, чтобы допросить. Но и у него, и у меня сработала привитая за годы стычек с сарацинами привычка, разить только насмерть. Да и не в себе Эдгар был, иное его волновало. Спотыкаясь, опираясь на меч, как на трость, он поспешил туда, где в отсветах горевшего дома сгорбившись стояла его женщина. Диво, что она вообще смогла подняться, ведь не всякая и устоит после того, как так распяли. Иной раз и сухожилия рвутся, кости вывихиваются. Эта же поднялась. И еще я заметил, как она отшатнулась от подскочившего к ней Эдгара.

— Только не трогай меня. Иначе я умру.

Я отвел глаза. Даже на трупы, валявшиеся там и сям, было легче смотреть, чем на этих двоих. Бродя среди поверженных «черных капюшонов» я убедился, что вряд ли кому из них понадобится священник, а заодно подобрал свои метательные ножи и арбалетный болт. Увы, после всех моих мытарств, этот болт оставался у меня последним, и пока не приходилось надеяться на встречу с мастером-оружейником.

Странные вещи приходили мне в голову. Не взять ли одну из оставшихся плоскодонок и не начать ли преследовать беглецов? Женщина и раненый вряд ли успели уплыть далеко… Однако я отбросил эту мысль. Эдгар и та, что была с ним, совершенно обессилены. И не следует забывать о девчушке, которую я оставил с Моро.

Только теперь я и сам начал чувствовать усталость. Разом заныли все мышцы, рука под наручнем налилась болью. Так оно обычно и бывает после горячки боя. До меня донеслись слова Эдгара — он обращался к своей женщине, а та вполголоса отвечала. Я все еще не мог заставить себя приблизиться к ним.

Наконец Эдгар оставил женщину.

— Кто бы вы ни были, сэр, — проговорил он, подойдя вплотную, — но до конца своих дней я буду молить за вас Господа и Его Пречистую Матерь!

Теперь я мог разглядеть его получше, и то, что предстало моим глазам, мне сильно не понравилось. Если в ближайшие час-два не доставить графа к лекарю, он попросту истечет кровью.

— Нужно как можно быстрее убираться отсюда, — сказал я. — Вам необходима помощь. Как ваша дама, она в состоянии ехать?

Женщина услышала.

— Я… я смогу. Но…

Она умолкла, уставившись во мрак. И, кажется, я знал причину ее колебаний.

— Вам обоим следует сесть в лодку, и я доставлю вас туда, куда вы укажете. Но я хотел бы выяснить кое-что еще: маленькая девочка и рыцарь, который вез ее в лодке, пока не умер от раны в спине…

— Милдрэд жива? Где она? — в один голос вскричали оба.

— Все в порядке. Ее охраняет друг. Мне нужно несколько минут — и оба будут здесь.

Взяв одну из плоскодонок, я направился через озеро туда, где оставил Моро. На мой оклик конь ответил приглушенным ржанием. Девочка даже не проснулась, когда я укладывал ее на носу лодки. Я оттолкнулся от берега, и Моро, отфыркиваясь и мотая головой, последовал за мной вплавь.

Так, спящим, я и передал дитя матери. А когда помогал женщине с ребенком сесть в челнок, почувствовал, как ее бьет крупная дрожь. Впрочем, и Эдгар был совсем плох.

На берегу я велел Эдгару сесть в седло и, двигаясь берегом, указывать дорогу, а сам повел лодку протокой. Как ни странно, Моро шел под графом ровно и спокойно — видно, поняв, что седок знаком с арабскими лошадьми и не станет пользоваться хлыстом или шпорами.

Уже светало, когда показалась деревянная церковь с покосившейся колоколенкой на берегу заводи. Я причалил и вытащил лодку на берег, и тут же из дверей показался всклокоченный спросонок местный священник. Однако приблизившись и разглядев, кого Бог принес в такую рань, этот саксонский поп выругался так, что любой записной богохульник проглотил бы язык от зависти.

Не тратя времени на расспросы, он подхватил ребенка и отвел женщину в свое жилище, но вскоре вернулся, неся какие-то склянки, корпию, чистое полотно, и кивком велел нам следовать за ним в церковь. Усадив Эдгара на скамье у стены, он спросил — сумею ли я перевязать графа, и когда я сказал, что опыт у меня имеется, снова ушел, сославшись на то, что теперь должен оказать помощь леди Гите.

Так я узнал имя возлюбленной Эдгара. Имя его супруги мне было известно и прежде. Весть о женитьбе рыцаря Армстронга на дочери короля Бэртраде Нормандской дошла до самых дальних уголков Европы. Но, видно, самому графу пришлась по сердцу другая.

При свете масляной плошки я промыл многочисленные рубленые раны и ссадины на теле Эдгара и принялся шарить по углам в поисках паучьих тенет. Те, кому приходилось сражаться на Востоке, знают — нет лучшего средства, чтобы рана не загноилась. И хотя многие раны сильно кровоточили, среди них не оказалось ни одной проникающей, которая могла бы оказаться роковой.

Тем временем раненого начало лихорадить. Его глаза помутились, на щеках выступили красные пятна.

— Вы крестоносец, сэр? — наконец обратился он ко мне. — Я слышал клич… И еще мне кажется, что в прошлом мы встречались.

Я устало опустился на пол, снял шлем и отбросил капюшон. Волосы упали мне на глаза, и я нетерпеливо убрал их тыльной стороной ладони. А затем, не отвечая на вопрос графа, принялся расшнуровывать наручень.

При виде того, как потемнела и распухла рука у запястья, я присвистнул. Однако рука двигалась, и похоже, что я отделался сильным ушибом, кость цела.

Эдгар безмолвно наблюдал за мной, и я подумал — теперь уже не важно, узнает ли он меня. Если узнает, постарается поскорее выслать из графства. Долг и положение обязывают его к этому. Лучшее, что он сможет сделать, — не извещать гончих Генриха о моей особе.

Неожиданно граф склонился ко мне.

— Вы Ги д'Орнейль?

Я опустил веки.

— Под этим именем меня знали в Иерусалимском королевстве. Но во владениях короля Генриха я известен под другим.

Наши взгляды встретились. Пряди мокрых волос закрыли глаза Эдгара. И я ничего не мог в них прочесть. Внезапно он едва заметно улыбнулся и опустил руку на мое плечо.

— Храни тебя Господь, родич.