— Вот увидишь, детонька, тебе понравится! Китеж — чудесный город… познакомишься с другими ведьмами, посмотришь, как они живут… на людей, на… все посмотришь. Стоит ли тебе в провинции чахнуть?

Чахнущей себя Стася категорически не ощущала.

— Но… но… — Стася пыталась найти хоть один аргумент.

Ехать не хотелось.

Категорически:

— У меня котики! — сказала она.

— И котиков возьмем… всенепременно возьмем, — поспешила пообещать Марьяна Францевна.

А на ухо прошелестело:

— И котиков возьмем, и ведьмака… и прочих тут.

Вот это-то Стасю и пугало.

…будет и на вашем кладбище праздник.

…из утешительной речи одного некроманта, отчего-то так и не понятого добрыми селянами.

Стася смотрела в окно.

За окном была темень, которую изредка разбавляли искры. Те плясали, кружились, но и только. Стася приложила ладонь к стеклу.

Холодное.

— Я не хочу никуда ехать… — сказала она, чувствуя, что за спиной стало холодно. — Мне это… не нравится.

— Мне тоже, — Евдоким Афанасьевич остановился возле другого окна. — Однако…

— Придется?

Он склонил голову.

— Но зачем? У меня ведь нет этого… узора.

— Пока нет.

Прикосновение духа было ледяным, и Стасе пришлось сделать усилие, чтобы не одернуть руку. Кожа её побелела, а на ней…

Быть того не может!

Нет.

Темные нити узора проявлялись медленно и так же медленно исчезали.

— Но днем же… днем не было! Он ведь хорошо смотрел… и не просто глазами, как я полагаю?! — Стася потерла запястье, с облегчением глядя, как рисунок растворяется.

— Не было. И не будет. Завтра. Послезавтра… может, неделю или месяц, уж не знаю, сколько времени понадобится тебе, чтобы сполна принять родовую силу, — Евдоким Афанасьевич руки сцепил за спиной.

А посох его исчез.

И выглядел дух…

— Это потому что я… получается, что я все-таки…

— Моя внучка? Или правнучка? Или… не знаю, полагаю, что время в разных мирах может идти по-разному. Но ты крови Волковых, деточка. В том нет сомнений и никогда-то и не было.

— Никогда?

— Неужто ты думаешь, что я настолько плохой маг, что не сумел бы защитить свой дом от гостей? Нет, ты пришла и осталась. Тебя приняли… — он коснулся стены. — А стало быть, ты в своем праве.

В своем праве…

Стася сглотнула. Нет, если посмотреть вот так… если… это хоть какое-то объяснение. Логическое. И многое становится понятным.

— Мама… она ничего не говорила. И бабушка тоже ничего… и может, они сами не знали?

— Может.

— Или просто… там, в моем мире, не верят в магию. Её нет. И зачем говорить о том, чего нет?

Евдоким Афанасьевич склонил голову, признавая Стасину правоту.

— Но… почему… — она повернула руку.

И боярин тяжко вздохнул.

— Все… непросто. Теперь я понимаю, отчего Ладушка решилась. Я бы и вправду не отступился. Как и он. Началась бы война. Многие из старых родов поддержали бы меня, не из сочувствия, но потому что увидели бы возможность вернуть прежние порядки. Государь тоже не упустил бы случая. Многие бы погибли. Что до дитяти, то… по нашим законам дитя принадлежит роду мужа. Стало быть…

…ребенка пришлось бы отдать.

А как отдать? И самой остаться в клетке… или проще согласиться на все условия? Расстаться и со свободой, с силой, принять ту безумную любовь мужа, которая хуже ненависти?

Стасе жаль.

Их всех.

И себя тоже.

— Умррр, — прогудел Бес, отвлекшись от окна. Ему тоже нравились искры. Он даже поймал пару, но отпустил, чтобы поймать вновь.

Искры играли с ним.

— Полагаю, что все же кровь твоя изрядно разбавлена иной. Да и сама ты… мир сменить посложнее, чем платье. Прошлый отпустить должен. Нынешний — принять. И дело то не быстрое. Я так думаю.

Стася погладила кота.

Стало легче.

И вправду… сколько она цеплялась за то свое прошлое? И память, и вещи… и надежда вернуться, которая таяла-таяла и истаяла.

— Но постепенно ты принимаешь силу Ладушки. И наследство Волковых, а с ним — и долги.

— Даже те, которые сама не делала?

— Даже их, — подтвердил Евдоким Афанасьевич. — Так уж повелось от начала времен.

— И… отказаться никак?

Пусть мысль об этом отказе до боли неприятна. Она, Стася, сроднилась и с домом, и с лесом и… с духом покойного… кого? Прапрадеда, выходит?

Тот лишь руками развел.

— Хорошо, — Стася выдохнула и улыбнулась. — Стало быть, теперь я… Волкова?

— Стало быть, Волкова…

— И… мне придется выйти замуж?

Перспектива вдохновляла слабо. То есть совершенно не вдохновляла. Во-первых, замуж не хотелось. Во-вторых, особенно активно не хотелось замуж за одного конкретного княжича.

— Не уверен, что это поможет.

— В смысле?

— Мне нужно взглянуть на договор.

— А он есть?

— Само собою. Обряд не совершить без… не совсем, чтобы бумаги, — Евдоким Афанасьевич поморщился. — Обряды подобного толку весьма сложны. И многое может пойти не так, но… коль иного варианта не останется, то… да.

— А… если я откажусь?

То, что выйти замуж за другого кого у неё не получится, Стася уже поняла. И не то чтобы планы имелись, но… она и без замужа проживет.

Она без замужа даже привыкла.

— Княжич погибнет. Полагаю, весьма скоро, уж больно узор яркий. А поелику он последний в своем роду, то заклятье перекинется на тебя.

А вот этого Стасе совсем не хотелось.

— Если же… выйти замуж и потом развестись?

Помнится, сам жених не горел желанием жить со Стасей в любви и согласии до самое смерти.

— Не знаю. Мне надобно взглянуть на тот договор. И на место, где проводили обряд… да и вовсе… не хочу оставлять тебя без присмотру. Один раз я уже доверился ведьмам.

— А вы… сможете? Поехать?

Евдоким Афанасьевич странно усмехнулся, склонил голову и сказал:

— Смогу… если не сам, то найдется, кому помочь… да… никогда не знаешь, где обретешь, а где… ты, девонька, не беспокойся. Ложись, отдыхай, утро вечера всяко мудренее.