Альбом я вам оставляю — он к вам имеет большее отношение, чем ко мне.

Мы вышли. Одному в доме мне было тоскливо. Стас строил новую жизнь с Алёной, мне к ним идти не хотелось. И я напросился к Игорю попить чайку на часок. Как раз через час к нему зашла Маша.

— Сюзанна рассматривала альбом и вспомнила Илью Григоровича и Анфису Васильевну, — сказала она. — И ещё нескольких человек вспомнила. И ещё она сказала, что ушла из дома с каким-то человеком, который привёл её к нашей миссии в Каюжном и исчез.

— Что за человек? — спросил я, хотя я не видел большого смысла в этом расследовании.

— Она плохо помнит. Говорит только, что он светился.

— Светился?

— Ну да… светился и вызывал доверие.

— Хм… похитители детей часто вызывают у них доверие, но тут ведь не похищение, — вслух поразмышляла Люся. — Вернее, похищение, но какое-то бесцельное — увёл ребёнка и привёл к вам.

— Понять бы, что значит «светился», — сказал Игорь.

— Сюзанна точнее ничего сказать не может. Она самого человека не помнит, только свет.

— Ну ладно, чего об этом голову ломать, — сказал я. — В прошлое мы всё равно не вернёмся…

— Как сказать, — мгновенно отреагировала Люся.

Люся была, конечно, права. Прошлого у нас в жизни хватало.

— Ну я в том смысле, что мы не можем намеренно туда попасть. Тем более, до Каюжного три сотни километров, а у нас не осталось никакого транспорта. Не пешком же идти туда. К тому же там дикие псы…

— Это сейчас они там, а тогда-то их там не было, — сказал Игорь.

— Нам это ничего не даёт, — сказал я. — Мы живём сейчас, а не тогда и управлять временем не умеем, оно нас стихийно накрывает своими пертурбациями. И вообще, неизвестно, есть ли там сейчас что-то, — добавил я, вспомнив поглощающее Каюжное небытие.

В этот момент раздался звук распахнувшейся входной двери, и в комнату без стука влетела запыхавшаяся Полина. Она смотрела на меня:

— Там… Томка…

— Что Томка? — вскочил я, мгновенно обезумев от тревоги. Мне в голову полезли самые чёрные мысли.

— Глаза открыла, смотрит…

Я вскочил, схватил куртку и кинулся к двери.

— Генка, с тобой можно? — крикнул вслед Игорь.

Я махнул рукой на бегу и умчался.

Когда я прибежал, Томка сидела на постели. Вид у неё был здоровый, разве что немного усталый. Она посмотрела на меня, потом перевела глаза на Марата и Катерину, которые зашли в комнату со мной, и попросила:

— Мне нужно с Геной тет-а-тет. Хорошо?

Марат сразу вышел, а Катерине, судя по всему, это не понравилось, она подошла к Томке, прикоснулась ко лбу, затем присела рядом, взяла её за запястье, считая пульс. Потом встала и, поджав губы, вышла из комнаты. В дверях она остановилась и, повернувшись, сказала, обращаясь ко мне:

— Недолго, ей нельзя утомляться. Ещё вчера она полумёртвая была.

После этого она, наконец, вышла, закрыв за собой дверь.

Я присел на корточки рядом с Томкой. Она положила мне руку на голову, провела, затем второй рукой ласково потрепала за ухо.

— Ты там тоже был. Я видела, мне тебя показали.

— Да, Томка, — ответил я и взял её за руки. — Я рад, что они отпустили тебя, и всё закончилось.

— Нет, дорогой, — ответила моя жена. — Всё только начинается. Меня отпустили поговорить с тобой, а потом я снова усну на много лет, возможно, даже столетий.

— Как столетий? — поразился я. — Зачем?

— Ген, успокойся, — сказала Томка и обняла меня за шею. — Мы ничего не можем изменить, разве что повлиять немного можем. Ты можешь, — поправилась она. — Или вы.

Я молча смотрел на неё.

— Встань, милый, — нежно сказала она. — И сядь рядом. Тебе так неудобно будет слушать.

Я послушался и пересел на кровать.

— Ты помнишь, мы с тобой говорили о том, что изначально аппарат мышления не был предназначен для мышления, а являлся органом интуиции, шестого чувства, которое помогало поддерживать связь с божественным?

Я кивнул.

— А затем люди захотели стать как боги… и почти полностью утратили интуицию, обретя способность мыслить…

Я снова кивнул.

— Ну вот, всё примерно так и оказалось. Тёмные воды показали мне всю историю развития человеческого рода…

— Мне тоже, — сказал я. — Я видел, как уничтожалось поколение за поколением.

— Да, дорогой, я знаю, — Томка положила подбородок мне на плечо. — У тебя была краткая экскурсия. А у меня подробная. Мне показали всё что было, что есть и что будет.

— И что будет?

— Будет ещё много бед, Гена, — сказала Томка. — Будет уничтожено всё. Всё, что может напоминать людям о любых научных достижениях. Этот путь — ложный, он приводит к уходу от реальности, жизни среди иллюзий. В результате, разрушается сам мир, в котором существует человечество. Человеку была дана свобода воли, но из-за его сумасбродства мир регулярно становится на порог духовной гибели. Чтобы сберечь мир, приходится уничтожать его физически. Цикл, который сейчас подходит к концу — уже шестой. И каждый раз новое человечество утрачивало духовность, отказываясь от сакрального в пользу материального на всех уровнях — от бытового до научного.

— Я только одного не пойму — чем это плохо, Тома? Если человек сам о себе может заботиться, не нуждаясь в помощи сверхъестественных сил!

— Гена, есть такая притча: слона ощупывают семь слепцов, каждый свою часть и описывают слона — один как канат, другой как столб, третий как веер, четвёртый как копьё… Ты ощупываешь ухо слона, Гена, и считаешь, что слон — это веер. Если бы ты мог увидеть всего слона разом, то понял бы свою ошибку.

— А ты увидела его целиком? — спросил я.

Томка помолчала немного, потом сказала:

— Я думаю, что пока увидела половину этого слона. То, что тебе кажется полезным — все эти механизмы, которые, вроде как, помогают жить, не только бесполезны, но и вредны для мира, если рассматривать его в комплексе. Человек присягнул материализму и отверг духовность. И столетиями уничтожает её, грозя тем самым уничтожить Творение в целом, ради своего кажущегося, да, Гена — кажущегося! — повторила Томка, увидев, что я