– Треблинка. Челмно. Собибур, – пролепетал Либаргер, чувствуя неумолимое смертоносное действие газа. – Бельзен. Майданек… – Руки свело судорогой. Либаргер глубоко вздохнул. Голова его откинулась, глаза закатились. – Аушвиц, Биркенау… – шептал он. – Аушвиц, Биркенау…

Когда, посадив Шнайдера в вертолет, Реммер вернулся к Шарлоттенбургу и вместе с двумя детективами вышел из машины, он совершенно не представлял, что его ожидает. К ним тут же подскочили охранники в форме.

– Мы вернулись, – на ходу бросил им Реммер, быстро показал удостоверение и побежал к главному входу. Наверняка он знал только одно: ни Маквей, ни Осборн из дворца не выходили. Если повезло, думал он, входя, то Маквей все еще внизу, и они с Шоллом вытрясают душу друг из друга. Если же нет, то Маквея уже окружила толпа кровожадных немецких юристов и ему необходима помощь.

Именно в этот момент сработало первое взрывное устройство. Реммера, детективов и охранников бросило на землю; на них посыпался град камней и бетона. Следом взорвалась еще дюжина зажигательных бомб – одна за другой. Словно гирлянда шутих при фейерверке, они по периметру опоясали дворец и его верхнюю часть – ту, где располагался Золотой Зал. Взрывы воспламенили газ, замурованный в золоченой лепнине потолков и полов зала. Загорелись и примыкающие к нему комнаты.

Маквей изо всех сил пытался оттащить от двери грузное тело Гёца, чтобы освободить проход. Взрывом разметало книги с полок; бесценный фарфор восемнадцатого века разбился вдребезги; раскололся один из мраморных каминов. Наконец Маквею удалось открыть дверь. Невыносимый жар ударил ему в лицо; коридор и лестница были объяты пламенем. Захлопывая дверь, он успел заметить, что огонь стеной окружает дворец; путь к бегству в сад через стеклянные двери был отрезан. Маквей увидел также, что Осборн, стоя на четвереньках над трупом Шолла, торопливо выворачивает его карманы.

– Что вы делаете, черт побери! Надо бежать отсюда!

Осборн словно не слышал его. Оставив Шолла, он принялся за карманы Салеттла; обыскал его пиджак, брюки, рубашку, словно не видел пожара, бушевавшего в нескольких шагах от него.

– Осборн! Они мертвы! Ради Бога, оставьте их! – Маквей вцепился в Осборна, пытаясь поднять его на ноги.

Лицо и руки Осборна были испачканы кровью. Его безумный взгляд вонзился в мертвых, требуя у них ответа. Никто, кроме них, не знал, почему был убит его отец. То, что они мертвы, второстепенно. Главное, они замкнули цепь. Больше идти было некуда.

Внезапно вверху раздался страшный грохот – взорвался газопровод. По потолку поплыл огненный шар и за какие-то доли секунд переместился в противоположный конец зала. Мгновение спустя их сбило с ног; ревущее пламя пожирало все вокруг. Осборн исчез из виду. Маквей судорожно вцепился в ножку стола, закрывая голову свободной рукой. Второй раз за вечер он в огне; но этот пожар был в тысячу раз страшнее прежнего.

– Осборн! – закричал он. – Осборн!

Покрытое ожогами лицо Маквея теперь обгорело до самой кости. Та капля воздуха, что еще оставалась в комнате, шла, казалось, из недр печи. Каждый вдох обжигал легкие.

– Осборн! – снова крикнул Маквей, но пожар ревел, как море в шторм, и ничего не было слышно. И тут он уловил запах горького миндаля. Цианид!

Маквей увидел, что кто-то движется прямо перед ним.

– Осборн! Это цианид! Осборн! Ты слышишь меня?

Но это был не Осборн, а его жена, Джуди. Она сидела на крыльце их деревянного домика на берегу Большого Медвежьего озера на фоне пурпурных вершин, покрытых снежными шапками. Над высокой золотистой травой вились крохотные мошки; воздух был чист и прозрачен, и Джуди улыбалась.

– Джуди? – услышал Маквей собственный голос.

Вплотную к нему приблизилась чья-то голова. Маквей не узнавал, кто это. Опаленные волосы, красные глаза, черное, словно копченая рыба, лицо.

– Давай руку! – раздался вопль.

Маквей закрыл глаза и снова увидел Джуди.

– Руку, черт побери! Дай руку!

Маквей протянул руку. Кто-то схватил ее, он услышал звон разбитого стекла, затем ощутил, как его подняли на ноги и поволокли к разбитым стеклянным дверям. Потом он увидел густой туман, и легкие наполнились холодным воздухом.

– Дыши! Дыши глубже! Ну давай же! Дыши, сукин сын! Дыши!

Маквей не видел того, кто кричал, но был уверен, что это Осборн. Кто же, кроме Осборна. Это был его голос.

Джоанна смотрела в окно гостиничного номера. Огни Берлина еле пробивались сквозь густой туман. Вряд ли утром будет летная погода, подумала она, прошла в ванную, почистила зубы и приняла две таблетки снотворного.

Джоанна пыталась понять, почему доктор Салеттл так грубо и резко нарушил ее планы. Она с горечью думала о том, почему фон Хольден не сказал ей, что летит с Шоллом сразу после церемонии. Полно, да правда ли это?

Кто такой, в конце концов, этот Салеттл? Кто уполномочил его контролировать все передвижения фон Хольдена и даже Шолла? Зачем он сделал ей подарок? Ведь она значит для него не больше комара, севшего на руку, он вполне мог выгнать ее и без всяких объяснений. Салеттл – жестокий интриган. Джоанна была уверена, что та страшная и темная сексуальная история с Либаргером – его рук дело. Но главное – фон Хольден. Только он реальность; все остальное казалось Джоанне сном.

Джоанна легла в постель, продолжая думать о фон Хольдене. Она вспоминала его лицо, прикосновения и понимала, что до конца своих дней не сможет полюбить никого другого.

Фон Хольден был в отчаянии. Никогда еще – ни во время службы в спецназе, ни в КГБ, ни в Штази – он не ощущал себя таким разбитым, физически и морально. Интересно, какую характеристику дали бы ему сейчас в спецназе? В прежней говорилось, что фон Хольден «даже в самых чрезвычайных обстоятельствах действует уверенно и четко, сохраняя спокойствие и ясность рассудка».

Сразу после встречи с Салеттлом он, как и было приказано, направился в Королевские апартаменты, входившие в комплекс Золотого Зала, ждать Шолла.

Но в тот же миг, как только дверь за ним закрылась, он ощутил внезапный укол – предвестие опасности. Нет, его не охватила паника, но что-то внутри начало отсчитывать секунды, как в бомбе с часовым механизмом, и через пять минут фон Хольден ушел. Салеттл уже стар, Шолл тоже, как и Дортмунд, и Юта Баур. Власть, богатство и возраст превратили их в деспотов и самодуров. Даже Шолл, который допускал, что Маквей и Осборн могут докопаться до правды, до конца все-таки не верил в это. У этих людей притупилось ощущение опасности. Мысль о провале казалась им абсурдной. Даже появление Маквея и берлинской полиции с ордером на арест не насторожило их.

Церемонию в мавзолее не отменили, а просто отложили. Все должно состояться. Как только вмешаются юристы, полиция сразу же покинет здание. Крайняя дерзость заключалась в том, что эта церемония не только была связана с раскрытием тщательно охраняемой тайны Организации; ее целью было убийство. Второй шаг «Ubermorgen» – ритуальное убийство Элтона Либаргера. Но и это лишь прелюдия к истинной сути «Ubermorgen».