которые способна заметить только женщина. Недавно я проснулась с ним в его съемной квартире, пошла в ванную, а там, на зеркале, внизу, прилипшие крошки от туши для ресниц…

Я невольно вспомнил рассказ своего водителя-осетина про свою сожительницу. Как-то раз, летом, она вернулась с работы поздно, уставшая. Зевая, скинула с себя все, повернулась… а на ягодице – прилипший фрагмент обертки от сигаретной пачки. Это как «пробка-предатель» от бутылки портвейна в юности, которая закатилась под кровать – крыть абсолютно нечем, лучше сразу колоться.

– Ну вот, опять ты смеешься. А мне было не до смеха.

– Расколола его?

– Да… не сразу.

– И…

– Больше не звонит.

По залу кавказского ресторана тихо заструилась «Сулико». Верка постарела; на углах губ обозначились две морщины, в глазах блеснули слезы.

– Я не буду звонить первая, а он тоже – гордый. Что делать, Иванов?

– Найти себе нового любовника.

– Мне нужен муж! Кому вы нужны, любовники? У самого брюшко висит ниже… сам таблетки глотает от гипертонии, а туда же. Любовники хороши, когда им по 18, а пожилые ищут молоденьких. Я хочу встретить светлого надежного человека, чтоб уже до конца…

Мы оглядели зал, как будто приступили к поиску. За соседним столиком вальяжно расположилась компания южан с седыми усами. По их умиротворенным лицам можно было понять, что жизнь их вполне удалась и кинжалы давно висят без дела на стенах их сакли.

– Говорят: хороших кобелей еще щенками заботливые руки разобрали.

– А-а-а… кобель он и до старости кобель. Мой тоже… без «Виагры» уже не боец, а корчил из себя мачо.

– Так ты уже разлюбила его?

– Да! Но ты знаешь, если бы он покаялся – простила бы его. Хоть он и сволочь. Дети выросли. Сережа в Москву переехал, Колька здесь – женился, живут отдельно. Квартиру новую купила. Машину «Вольво»… Ничего! Что-то я расклеилась, Миша, это ты виноват. Растравил душу. Нельзя раскисать. Нельзя копаться в прошлом! Хватит. Я решила заняться танцами. Сальса – слыхал? Хочу научиться рисовать маслом. Черчилль твой любимый спасался живописью в депрессии. Путешествовать буду. Сижу на сайте знакомств – много дураков, но быть может блеснет и жемчужина…Ничего. Меня не сломишь. Ничего.

Верка говорила с внутренней силой, не бравировала, не хвасталась. Я верил, что сломать ее трудно. Она по-прежнему билась за свое счастье, и оно представлялось мне неким пьедесталом, встав на который, она победно вскинет руки и торжествующе улыбнется врагам: «Что, не ждали? Смотрите! Я счастлива! Я наверху, а вы у моих ног!»

Не хотелось бы мне гордиться собой, вспоминая эту встречу. Мы были не на равных. Я уже давно никого не искал, потому что нашел, я любил и был любим, я жил в теплой и уютной норке и ел вкусные зернышки, я был снисходителен и мягок к людям, как толстый избалованный кот на коленях хозяйки, и что я мог сказать полезного Вере? Что счастлив тот, кто любит без оглядки? Просто, доверчиво и бескорыстно? Кто больше радуется, когда отдает, чем, когда ему дарят? Что мне по сердцу пословица: «Брак – это заговор двоих против всего остального мира?» Что правильный выбор сделал тот, кто в любви находит крайнюю степень родства и не сгорает от страсти, а греется в лучах нежности, тихо мурлыча и сыто жмурясь? Что для меня идеалом семейной пары были «Старосветские помещики» Гоголя?

В лучшем случае она выслушала бы меня вежливо и пожала плечами. А могла бы и фыркнуть:

– Я не старуха, чтобы доживать свой век в покое и тишине. За меня еще можно и побороться! Ведь я этого достойна?

Мне так и не удалось выковырять ее в тот вечер из треклятой американской раковины. А так хотелось по старой памяти открыть свое сердце и излить свою душу! Увы, увы… Больше того, моя собственная раковина в конце концов захлопнулась. Остаток вечера я провел позитивистом. Мы сдержано хвастались о своих успехах, с оптимизмом поговорили о своих планах, позитивно оценили общественно-политическую обстановку в стране, скучно посплетничали о своих друзьях и сослуживцах, и разошлись, так и не поняв, для чего встречались. Наверное, для того, чтобы подтвердить, что мы успешные люди.

Глава 56. Успех

Успех вообще вторгся в отечественную жизнь неожиданно. Поначалу был кураж, игра в «хозяина горы». Этакое общенациональное шоу «А ну-ка возьми от жизни все! Если ты храбрый и сильный!» Играли по-крупному, нечестно и жестоко. Победители получали миллионы, проигравшие – место на кладбище и памятник из мрамора. Впрочем, довольно часто победители пристраивались на кладбище по соседству с побежденными. Век успеха был недолог. Сама жизнь была подобна искре из популярной песни, которая гаснет на ветру. Что есть жизнь? – «миг между прошлым и будущем». Но когда буйные пассионарии упокоились в братских могилах, добропорядочные буржуа осторожно, но настойчиво начали отстраивать свою реальность, этаж за этажом, и социальные лифты с каждым годом все неохотнее поднимались вверх, а последние этажи и вовсе стали неприступны.

Теперь, конечно, смешно было вспоминать, что всего лишь двадцать лет назад успех ассоциировался с проституткой или бритым малым за рулем раздолбанного БМВ. Расслоение в обществе набирало силу необратимого химического процесса, когда в осадок откладываются никому не нужные элементы, а над ними булькает агрессивная среда, над которой в свою очередь конденсируется пар небожителей. Неизбежное классовое расслоение, о котором так долго и настойчиво предупреждали коммунисты, свершилось! Разумеется, по-нашенски. Без всяких там протестантских фиглей-миглей. Без страха Божия. Без правосудия и всевидящего ока правоохранительных органов. Без контроля общественных организаций. С молчаливого одобрения напуганных международных организаций. Хамовато, жлобовато, с гротескными нечестностями, вульгарностью, жестокостью, плутоватостью и вороватостью, с шутками и прибаутками, с цинизмом и разгильдяйством, с жадностью и предательствами – словом, как на Руси повелось!

И ведь получилось! Проклятый капитализм, как борщевик Сосновского, несколько правда странной формы и пугающего цвета, вылез на белый свет и даже растолкал европейских чистоплюев. Обозначился средний класс, о котором мечтал в свое время Собчак – самый независимый, самый непокорный, самый нелюбимый властью класс.

Частная собственность, которой большевики пугали народ 70 лет, творила чудеса. Я полюбил рестораны. Я быстро привык к тому, что меня рады там видеть. Милые девушки в униформе улыбались, протягивая меню. В магазине отпала необходимость понравится продавщице, чтоб тебя обслужили с должным усердием. Покупатель был нарасхват и ходил, задрав нос.

Но самая приятная перемена произошла в нравах. Из обихода стало уходить повальное хамство. Эра жлобов заканчивалась. Сильные и бесстрашные жлобы загрызли