* * *

«Шумный» Райслинг был джетменом второго класса – с глазами не хуже ваших, – когда имел неосторожность наняться на круговой рейс к астероидам в окрестностях старика Джови на КК «Тетеревятник». В те дни наемные экипажи не отягощались ничем; общество Ллойда расхохоталось бы вам в лицо при упоминании о страховке космонавта. Об Актах по космической безопасности и не слыхивали, а Компания отвечала лишь за оплату – если и когда. Так что половина кораблей, ушедших за Луна-Сити, так и не вернулась. Космонавты не ведали осторожности; и охотнее всего подряжались за акции, причем любой из них держал бы пари, что сможет сигануть с двухсотого этажа гарримановской башни и благополучно приземлиться, если вы, конечно, предложите три к двум и позволите нацепить резиновые каблуки.

Джетмены были самыми беспечными из всей корабельной братии, но и самыми отчаянными. По сравнению с ними мастера, радисты и астрогаторы (в те дни еще не было ни суперов, ни стюардов) были изнеженными вегетарианцами. Джетмены знали слишком много. Многие доверяли способностям капитана благополучно опустить корабль на землю; джетмены знали, что это искусство беспомощно против слепых и припадочных дьяволов, закованных в двигатели.

«Тетеревятник» был первым из гарримановских кораблей, переведенных с химического топлива на ядерный привод… вернее, первым, который не взорвался при этом. Райслинг хорошо знал этот корабль – это была старая лоханка, приписанная к Луна-Сити и курсировавшая по маршруту от орбитальной станции «Супра-Нью-Йорк» к Лейпорту и обратно – пока ее не перепаяли для глубокого космоса. Райслинг работал на ней и на маршруте Луна-Сити, и во время первого глубокого рейса к Сухим Водам на Марс и, ко всеобщему изумлению, обратно.

К тому времени, как он нанялся на юпитерианский круговой рейс, ему следовало бы стать главным инженером, но после беспримерного рейса к Сухим Водам его вышибли, внеся в черный список, и высадили в Луна-Сити за то, что вместо слежения за приборами он провел время, сочиняя припев и несколько строф. Песенка была препакостная: «Шкипер – отец своему экипажу» с буйно-непечатным последним куплетом.

Черный список его не волновал. В Луна-Сити у китайского бармена он выиграл аккордеон, смошенничав на один палец, и продолжал существовать дальше пением для шахтеров за выпивку и чаевые, пока быстрый расход космонавтов не заставил местного агента Компании дать ему еще один шанс. Год-другой он подержал нос в чистоте на Лунном маршруте, вернулся в глубокий космос, помог Венусбургу приобрести зрелую репутацию, давал представления на пляжах Большого Канала, когда в древней марсианской столице возникла вторая колония, ну и отморозил уши и пальцы ног во втором рейсе на Титан.

В те дни все делалось быстро. Раз уж двигатели на ядерном приводе пришлись ко двору какому-то количеству кораблей, выход из системы Луна—Терра зависел лишь от наличия экипажа. Джетмен был редкой птахой: защита урезалась до минимума, чтобы сэкономить на весе, и женатые мужчины нечасто имели желание рисковать на радиоактивной сковородке. Райслинг в папаши не собирался, так что в золотые деньки бума заявок на него всегда был спрос. Он пересек и перепересек Систему, распевая вирши, кипящие у него в голове, и подыгрывая себе на аккордеоне.

Мастер «Тетеревятника» его знал: капитан Хикс был астрогатором во время первого рейса Райслинга на этом корабле.

– Добро пожаловать домой, Шумный, – приветствовал он Райслинга. – Ты трезв или мне самому расписаться в книге?

– Шкипер, как можно надраться местным клопомором?

Он расписался и пошел вниз, волоча аккордеон.

Десятью минутами позже он вернулся.

– Капитан, – заявил он мрачно, – барахлит второй двигатель. Кадмиевые поглотители покорежены.

– При чем здесь я? Скажи стармеху.

– Я сказал, но он уверяет, что все будет в порядке. Он ошибается.

Капитан указал на книгу:

– Вычеркивай свое имя и вали отсюда. Через тридцать минут мы поднимаем корабль.

Райслинг посмотрел на него, пожал плечами и снова пошел вниз.

* * *

До спутников Юпитера пилить долго; драндулет класса «ястреб», прежде чем перейти в свободный полет, обычно продувается три вахты. Райслинг держал вторую. Глушение реактора в те времена производилось вручную с помощью масштабного верньера и монитора контроля опасности. Когда прибор засветился красным, Райслинг попытался подкорректировать реактор – безуспешно.

Джетмены не ждут – потому они и джетмены. Он раздраил заглушку и взялся выуживать «горячие» стержни щипцами. Погас свет, Райслинг продолжал работу. Джетмен обязан знать машинное отделение, как язык знает зубы.

Райслинг мельком глянул поверх свинцового щита в тот момент, когда погас свет. Голубое радиационное свечение ему ничуть не помогало; он отдернул голову и продолжал удить на ощупь.

Закончив работу, он воззвал в переговорную трубу:

– Второй двигатель накрылся. И, жопы куриные, дайте сюда свет!

Свет там был – аварийная цепь, – но не для него. Голубой радиационный мираж был последним, на что отреагировал его зрительный нерв.

На обратной петле Райслинга высадили на Марс в Сухих Водах, ребята пустили шляпу по кругу, а шкипер сделал взнос в размере двухнедельного заработка. Вот и все. Финиш. Еще один космический бомж, которому не посчастливилось рассчитаться сразу, когда сбежала удача. Один зимний месяц – или около того – он пересидел в Куда-Дальше? с изыскателями и археологами и, вероятно, смог бы остаться навсегда в обмен на песни и игру на аккордеоне. Но космонавты умирают, если сидят на месте; он заполучил место в краулере до Сухих Вод, а оттуда – в Марсополис.

Во времена расцвета столица была хороша; заводы окаймляли Большой канал по обоим берегам и мутили древние воды мерзостью отходов. И так было до тех пор, пока Трехпланетный договор не запретил разрушение древних руин во благо коммерции; но половина стройных сказочных башен была срыта, а оставшиеся приспособлены под герметичные жилища землян.

А Райслинг так и не увидел этих перемен, и никто не сказал ему о них; когда он вновь «увидел» Марсополис, он представил его прежним, таким, каким город был до того, как его рационализировали для бизнеса. Память у Райслинга была хорошей. Он стоял на прибрежной эспланаде, где предавались праздному покою великие Марсианской Древности, и видел, как красота эспланады разворачивается перед его слепыми глазами – льдисто-голубая равнина воды, не движимая прибоем, не тронутая бризом, безмятежно отражающая резкие яркие звезды марсианского неба, а за водой – кружево опор и летящие башни гения, слишком нежного для нашей громыхающей, тяжелой планеты.