— Это не срочно, мадам. Телесные страдания — ничто в сравнении со страданиями душевными. Католичка вы или нет, но вы были добры ко мне. Если вы не участвуете в оккультной деятельности мистера Раймона, то необходимо вас предостеречь заранее, пока не поздно.

Не обращая внимания на грязь и скользкие доски пола, он уселся, прислонившись к стене, и грациозным жестом пригласил меня последовать его примеру. Заинтригованная, я присела с ним рядом, подобрав юбки, чтобы не испачкать.

— Не доводилось ли вам слышать о человеке по имени дю Карафур, мадам? — спросил пастор. — Нет? Его имя хорошо известно в Париже, но вам лучше не упоминать его. Этот человек был организатором и вдохновителем неслыханных злодейств и преступлений, проводимых под видом оккультных церемоний. Я не в силах заставить себя даже упомянуть о тех действиях, которые тайно совершались с его благословения, — и кем? Родовой знатью! И это они называют меня колдуном, — пробормотал он, с трудом переводя дыхание.

Он поднял свой костлявый перст, как бы желая удержать меня от готовых сорваться с языка возражений.

— Я отдаю себе отчет, мадам, в том, что многие слухи не имеют под собой реальных оснований — кому это должно быть известно лучше, чем нам с вами, деятельность же дю Карафура и его последователей известна буквально всем, потому что за нее он был предан суду, заключен в Бастилию и недавно сожжен на костре.

Я вспомнила слова, недавно сказанные Раймоном как бы между прочим: «Ни один человек не был сожжен в Париже в течение самое малое двадцати лет». Меня охватила дрожь, невзирая на теплую погоду.

— И вы считаете, мистер Раймон был связан с этим дю Карафуром?

Пастор нахмурился, с задумчивым видом почесывая свою лохматую бороду. «Не исключено, что у него есть и вши и гниды», — подумала я.

— He берусь утверждать. Никто не знает, откуда появился этот самый мистер Раймон. Он говорит на нескольких языках и почти без акцента. Весьма загадочный человек, этот мистер Раймон, но я могу поклясться именем Бога, он — хороший человек.

— Я тоже так думаю, — улыбнулась я.

Он кивнул, тоже улыбаясь, но потом сразу же сделался серьезным.

— И все же, мадам. Находясь в Женеве, он переписывался с дю Карафуром. Он сам мне рассказывал об этом. Он посылал ему травы, эликсиры, высушенные шкуры животных. И даже какую-то редкостную рыбу, которую вылавливают в темных глубинах морей. Эта рыба на редкость страшная — огромная зубастая пасть и почти никакой плоти, а вместо глаз два крошечных, словно фонарики, огонька.

— В самом деле? — завороженно спросила я.

Пастор Лоран пожал плечами:

— Все это может оказаться вполне невинным занятием, конечно. Но он исчез из Женевы, как только дю Карафур попал под подозрение. После казни дю Карафура я услышал, что мастер Раймон основал дело в Париже, а также продолжил нелегальную деятельность дю Карафура.

Я хмыкнула, вспомнив, что жилище Раймона и его кабинет были расписаны каббалистическими знаками. Для отпугивания тех, кто верит в них.

— Расскажите еще что-нибудь.

Брови преподобного Лорана поползли кверху.

— Нет, мадам, — произнес он довольно неуверенно. — Больше я ничего не знаю.

— Мне тоже нечего сказать, — заверила я его.

— Правда? Это хорошо. — Он помолчал немного, затем, как бы решившись, доверительно наклонился ко мне. — Простите, если я затрону болезненную для вас тему, мадам. Берта и Марица рассказывали мне о вашей утрате. Примите мои соболезнования, мадам.

— Благодарю, — ответила я, рассматривая полоски света на полу.

Посде небольшой паузы в разговоре пастор деликатно осведомился:

— А ваш муж, мадам? Он не с вами?

— Нет, — ответила я, не сводя взгляда с пола. Мухи продолжали роями сновать вокруг нас.

Я не собиралась говорить больше ничего, но что-то заставило меня поднять глаза на пастора.

— Он больше заботился о своей чести, чем обо мне или о своем ребенке, — горько произнесла я. — Мне неинтересно, где он сейчас. И я не желаю больше его видеть.

Я тут же умолкла, потрясенная только что сорвавшимися с языка словами. У меня этого не было и в мыслях. Но слова прозвучали вполне искренне. Мы во всем доверяли друг другу, и вдруг Джейми солгал мне ради того, чтобы отомстить за нанесенное ему оскорбление. Я все понимала; знала, что месть неотвратима, но просила лишь, чтобы он подождал несколько месяцев. И он обещал, а потом нарушил обещание, разрушив тем самым все, что было между нами. Я могу это понять, но простить не могу.

Пастор Лоран положил свою ладонь на мою руку. Она была темной от въевшейся грязи, под обломанными ногтями — чернота, но я не отстранила своей руки. Я ожидала каких-нибудь банальных слов или нравоучений, но он молчал, продолжая бережно держать мою руку. Лучи солнца скользили по полу, мухи монотонно жужжали у нас над головами, а мы все сидели.

Наконец он опустил мою руку и сказал:

— Вас могут хватиться. Вам пора идти.

— Вы правы, мне пора. — Я глубоко вздохнула, чувствуя себя если не лучше, то по крайней мере спокойнее. Затем пошарила в кармане платья. Там у меня был кошелек. Боясь обидеть его, я некоторое время медлила. В конце концов, в его глазах я была еретичкой, если не ведьмой. — Разрешите мне предложить вам немного денег, — осторожно произнесла я.

Он подумал минуту, затем улыбнулся, светло-карие глаза засияли.

— При одном условии, мадам. Если вы разрешите мне молиться за вас.

— Договорились, — сказала я и протянула ему кошелек.

После короткого пребывания в Фонтенбло я почувствовала, что силы постепенно возвращаются ко мне, но разум мой по-прежнему находился в дремотном состоянии, не желая ни предаваться воспоминаниям, ни думать о настоящем. Здесь меня почти никто не навещал. Загородный дом был для меня убежищем, где сумасшедшая парижская жизнь казалась одним из тех кошмаров, которые преследовали меня по ночам. Поэтому я очень удивилась, когда горничная сообщила, что внизу меня ждет гость. Но вдруг мне пришла в голову мысль, что это может быть Джейми, и я почувствовала сильное головокружение. Я принялась разубеждать себя. Ведь Джейми должен был находиться в Испании. Он вернется не раньше августа. А вдруг?.. Я отгоняла от себя эти мысли, но мои руки дрожали, когда я затягивала тесемки на платье, чтобы спуститься вниз.

К моему величайшему изумлению, посетителем оказался Магнус, дворецкий из парижского дома Джареда.

— Простите, мадам, — низко кланяясь, сказал он. — Простите, что я осмелился вас побеспокоить, но я не мог, я подумал… дело может оказаться срочное, а хозяин в отъезде… — Степенный и представительный в привычной обстановке, пожилой человек выглядел сейчас смущенным и растерянным. Потребовалось некоторое время, чтобы хоть немного разговорить его, и наконец мне было вручено письмо. — Почерк месье Муртага, — сказал Магнус. В тоне его ощущалась антипатия.