Римским войском командовал консул Луций Корнелий Сципион – брат великого полководца, а Публий Корнелий Сципион Африканский был его главным советником и по сути дела руководил ведением войны.

…Всем известно, что у знаменитого полководца и политика Публия Корнелия Сципиона был младший брат Луций Корнелий Сципион. Так сложилось, что с детства он был под покровительством своего старшего совершенно самостоятельного брата. Он побывал с Публием везде – и в Испании, и в Сицилии, и в Африке. Человек он был исполнительный, но без искры божьей в отличие от своего брата Публия. Дело доходило до того, что в Риме его считали не только непримечательным и серым, но даже недалеким. Скорее всего, это следует объяснять тем, что на фоне его блестящего брата было весьма сложно не казаться тусклым. Луций, как младший брат, пытался подражать своему выдающемуся брату как внешне, так и поведением вплоть до слов и жестов. Вполне понятно, что копия всегда хуже оригинала: также и в случае с нашими братьями. Порой дело доходило до парадоксов, но старший брат смотрел на все эти «потуги-проделки» младшенького снисходительно. Очевидно, он считал своим братским долгом всячески тащить брата за собой по лестнице общественной славы. И это при том, что порой Луций был для Публия весьма серьезной обузой и иногда должен был казаться старшему брату тяжелой гирей, но надо отдать ему должное, он никогда ничем не показал младшему своего недовольства. По крайней мере, у нас нет об этом серьезных свидетельств…

…Между прочим, подобное «назначение» случилось по вполне понятным причинам: на повестке дня стояло завершение войны с Антиохом, и надежды сограждан обратились на их прославленного соотечественника Сципиона Африканского. Выбрать Публия Корнелия Сципиона по римским законам в очередной раз консулом было нельзя, поскольку он уже не единожды им побывал, а на дворе стояли совсем не те времена, что в 215–207 гг. до н. э., когда Риму грозила страшная опасность в лице победоносного Ганнибала, воевавшего на территории Италии. Тогда никого не смущало, что Квинт Фабий Кунктатор, Клавдий Марцелл или Фульвий Флакк занимали высшую государственную должность в течение четырех, а то и пяти сроков. Тогда этого требовали чрезвычайные обстоятельства. Теперь ситуация была несколько иная, но в конце концов выход был найден: консулами были выбраны Гай Лелий, бывший начальник конницы у Сципиона Африканского, к тому же его близкий друг и многим ему обязанный, и родной брат Сципиона – Луций. Правда, Публия эти двойные выборы поставили в неприятное положение – приходилось поддерживать брата против друга. Оставалось выяснить, кто из них отправится в Грецию и Азию воевать с Антиохом. Лелий предложил решить этот вопрос, не полагаясь на слепой жребий, как обычно поступали в подобных случаях, а взвешенно, с учетом наличия за спиной у Антиоха злейшего врага Рима – самого Ганнибала. Самое разумное решение выдвинул сам Публий Корнелий Сципион, объявивший, что если в Грецию поедет его брат Луций, то он сам будет сопровождать его в качестве легата, т. е. правой руки. Личный авторитет покорителя Африки был столь велик, что с таким «довеском» даже безликий Луций мог рассчитывать на доверие сограждан. Как только стало известно, что в поход идет сам победитель Ганнибала Сципион Африканский, 4 тысячи ветеранов «Ганнибаловой войны» тут же явились добровольцами, чтобы служить под началом своего испытанного вожака. Характерно и другое: решение, принятое в пользу Луция, никак не омрачило дружбу Публия Сципиона с его бывшим начальником конницы в Испании и Африке Гаем Лелием. Итак, спустя четверть века после того как два других брата – Сципионы-Старшие – достойно бились плечом к плечу в Испании (в 217–211 гг. до н. э.), почетную эстафету снова приняли представители нового поколения этого известнейшего в Риме семейства. Любопытно и то, что судьба словно посылала Ганнибалу еще один шанс встретиться со своим великим противником, но теперь, как и он сам отошедшим на исторической авансцене несколько в тень, возможно, даже на вторые роли. Впрочем, забегая вперед, скажем, что новой исторической встречи двух титанов той поры на поле боя так и не произошло. Таковы гримасы истории…

Интересно, что военные действия начались с… дипломатической встречи между послом Антиоха неким Гераклидом и римскими полководцами Сципионами. Поскольку договориться о мире не удалось (братья сочли недостаточным передачу Риму всех греческих городов и половинную оплату их издержек на военный поход в Азию), то, прежде чем отправиться в обратный путь, царский посланец стал настойчиво добиваться тайной встречи со Сципионом Африканским, к которому у него было секретное предложение. Антиох просил передать римлянину, что готов без всякого выкупа возвратить ему его еще не достигшего 15 лет сына, при неясных обстоятельствах захваченного в плен в самом начале войны: то ли в море при переправе через Геллеспонт, то ли в дальней кавалерийской разведке? Правда, разумеется, при условии, что Публий поможет ему добиться заключения мира на его, Антиоха, условиях. Кроме того, царь сулил заплатить ему столько, сколько римлянин сам пожелает. Более того, его следующие предложения и вовсе были крайне фантастическими: Сципиону Африканскому обещали долю в государственной казне и даже его участие в управлении государством Селевкидов. Сципион, естественно, все эти «посулы» отверг, лаконично добавив, что с благодарностью примет своего сына, а взамен даст Антиоху разумный совет: согласиться на условия Рима и отказаться от войны. Толкового диалога не получилось и стороны разошлись, готовясь выяснить отношения на поле брани.

…Кстати, сына Антиох Публию Сципиону, которого свалил с ног внезапный недуг, вернул, как и обещал. Больной отец наказал военному эскорту, сопровождавшему его сына, передать Антиоху: «Скажите царю, что я шлю ему свою благодарность, что сейчас я не могу отплатить ему ничем, кроме доброго совета: пусть не начинает боя, пока не узнает, что я присоединился к армии». Под этим Сципион, очевидно, полагал, что, если он будет на месте, хотя бы жизнь Антиоха будет в безопасности…

Около лидийского города Магнезии в январе 189 г. до н. э. (либо чуть раньше – в конце 190?!) римляне одержали блестящую победу над огромной, но плохо организованной 75-тысячной (62 тысячи пехоты, 13 тысяч всадников и 54 слона) армией противника.

Войско Антиоха не только поражало своей живописностью (здесь можно было встретить фракийцев и фригийцев, ликийцев и памфилов, писидийцев и критян, киликийцев и каппадокийцев), но оно служило и своего рода витриной всех достижений военной техники – от серпоносных колесниц до боевых слонов. Примечательно, что два дня, несмотря на внушительное численное превосходство, Антиох не решался выйти из хорошо укрепленного лагеря и вступить в бой с римлянами и их союзником пергамским царем Эвменом II. Озадаченные римляне полагали, что им придется штурмовать лагерь. И только на третий день противостояния, явно опасаясь пагубного влияния бездеятельности на моральный дух своих воинов, Антиох все же вывел свое сверкающее золотом войско из лагеря и построил на битву.

В центре он, как и полагалось, поставил 16-тысячную македонскую фалангу. Причем сирийский царь решил ее усовершенствовать: разбив на 10 равноценных частей (50 человек по фронту и 32 – в глубину) и поставив в интервалах по два слона с легковооруженным пехотным прикрытием. Всего «вокруг» фаланги «обустроилось» 22 «живых танка». На флангах встала кавалерия, причем царская конная агема из лидийцев, фригийцев и сирийцев, тяжеловооруженные всадники типа катафрактов и наемники-галаты оказались распределены равномерно по обеим сторонам. Но справа к ним добавились легковооруженные конники, конные лучники и всадники с посеребренными щитами (что-то типа среброщитых гипаспистов Александра Македонского, но на конях), а слева – союзная сирийскому царю кавалерия разных племен и народов. Местонахождение оставшихся 32 слонов истории осталось неизвестно. В другой трактовке крылья сирийской армии выглядели еще более разношерстными (порой очень сильно напоминающими печально памятные бесчисленные воинства персидского царя Дария Кодомана III), тем более, что разнообразно вооруженные всадники стояли вперемежку со столь же различными по вооружению пехотинцами (пращников, лучников и прочих, прочих) и 16 боевыми слонами с обеих сторон. Главным «диковинным украшением» всего этого «блестящего» воинства, безусловно, были выставленные вперед на всеобщее обозрение серпоносные колесницы и арабы на верблюдах с луками и длинными ножами-мечами.