В последней схватке с татарами у берега Другусны они все же отбили напуск вражьей конницы стрелами и копьями. Потеряли тогда девятнадцать человек. Правда, и татар было против них немного. Татарскую рать отвлекли на себя козляне, дравшиеся у пороков и возле пролома. Что там случилось далее, можно было только догадываться. Ясно было одно, ворог пока не взял града, и сколь еще будет стоять возле него неведомо. В этой схватке на берегу реки Горислава спасли от вражеских мечей и копий железный доспех и шелом с бармицей. Но он все же получил удар саблей в десное бедро. И хотя уверенно сидел верхом, но превозмогал сильную боль. Путяту же татарин ударил русским клевцом в незащищенный щитом десный бок и просек кольчугу. Горислав, мстя за друга, достал ворога копьем. Но Путята уже почти выпал из седла, повис на стременах и слабеющими руками держался за поводья. Немедля детский вновь всадил содруга в седло и привязал кнутом к шее коня. Затем срочно велел переправляться через Другусну и уходить ошеим берегом в лее. Сам на переправе и всю дорогу поддерживал Путяту в седле. Лишь когда ушли от города на безопасное расстояние, велел остановить коней и разбить небольшой стан. Путята был в бреду. С него сняли кольчугу и кожаный подкольчужник, пропитавшийся кровью. Рана была глубокая и еще сочилась. Затем Горислав разорвал свою исподнюю, свежую рубаху, что одел накануне вылазки, и сам перевязал друга. Тем временем вои развели костер, перевязали молодого воя, что был ранен в плечо стрелой. Соорудили на всякий случай небольшой навес из еловых веток между трех берез. Так и просидели у костра более суток.

Надо было что-то решать.

Козельский кметь по имени Строимир, что ходил в сторожу к городу, предложил обойти Козельск с запада и пробираться к Дебрянску, а от туда к Чернигову. Там пересказать о Козельске князю Михаилу Всеволодовичу и просить у него помощи. Большинство воев согласилось с ним. Но детский молчал. Он, казалось, был занят своими делами и обрезал длинным боевым ножом ногти на перстах, под которыми запеклась чья-то чужая кровь. Смотрел на свои грязные, закопченные, слегка подрагивавшие длани и о чем-то думал. Когда, наконец, спросили его, Горислав твердо ответил, что в Чернигов боле не пойдет и просить у князя ничего не станет. Строимир с удивлением спросил, куда же хочет идти детский. Помолчав немного, Горислав сплюнул ошую, распрямил и потер затекшую от сидения на бревне раненую ногу. Затем внимательно осмотрел всех сидевших у костра и молвил, что направит свои стопы вместе с раненым другом в Великий Новгород. Все же, кто захочет, могут идти с ним. Наступила тишина. Кто-то присвистнул. До Новгорода было раза в два подалее, чем до Чернигова. Мнения разделились. Большинство стало собираться в дорогу со Строимиром. С Гориславом и раненым Путятой в Новгород собралось ехать только двое молодых воев.

Через несколько часов они соорудили из жердей, поясов и потников двое насилок, приторочили их между двух лошадей, попрощались и разъехались навсегда. Строимир пошел со своими товарищами к реке Брынь — на запад. Горислав же повел своих людей на север — через леса за реку Клютому к реке Серене. Он рассчитывал пройти вверх по берегу Серены и выйти к Мосальску. Оттуда уже податься на Вязьму. Места эти были знакомы ему. За время своей ратной жизни не раз ходил он с полками в этих землях и знал, какие дороги ведут в Великий Новгород.

Вновь весна пришла и оживила разоренную небывалым нашествием землю Северной Руси. Пахарь-смерд, оставивший свой дом и всю зиму прятавшийся в лесах, с опаской выходил из лесной чащобы или засеки. Осторожно, с оглядкой, объезжал на исхудавшей лошади свои озимые и мыслил, как будет пахать, сеять и боронить яровые. На разоренные пепелища городов, посадов и слобод возвращался бежавший от нашествия торговый и ремесленный люд. Мужчины уже по дороге присматривали, где удобнее взять лес для постройки новых клетей. Где поставить новую кузницу или гончарную мастерскую, как изготовить или починить сбрую и снаряд (инструмент). Женки, нянча детей, думали о том, где купить молока, жита, яиц, холщовой или льняной ткани, как устроить порядок в новом доме. Боярин осматривал разоренное хозяйство и мыслил, как привлечь бежавших смердов на землю, какие дать им льготы, чтобы поднять хозяйство. Как созвать отроков и кметей в свое «копье», для княжеской службы и чем платить воям. Священник мыслил о том, как быстрей поднять разоренный храм и наладить в нем службы и требы. Уже застучали топоры по городам и весям Суздальской и Рязанской земли. Уже плотники начали класть новые клети, а пахари подняли сохой первые борозды земли, когда обескровленные и измотанные войной последние завоеватели оставили Северную Русь и ушли в Поле. Привычная жизнь медленно возвращалась в насиженные веками человеческие гнезда.

Но люди чувствовали и знали, что прежнего, спокойного уклада жизни уже не возвратить. Все, от мала до велика, пережили и увидели уязвимость и непрочность мира, в котором они живут. Воочию уразумели, что в животе и смерти только Бог волен. Все, кожей, нервами, каждым вздохом почувствовали, ушами услышали, как приходит ворог, с которым дерутся насмерть кмети, гриди и отроки — все кого, называют «воями», кричащие, орущие, воющие в сече от ненависти, боли, страха. Тогда же плачут, кричат и воют и все остальные — жены, дети, отроки, старики. И это все называется «вой» «на». И, несмотря на этот несмолкающий вой, раздававшийся теперь в разных уголках Руси, жить было «на до ти». Надо было хоронить погибших, надо было разбирать пепелища. Надо было растить детей, строить дома, храмы и города, сеять., хлеб. Надо было любить, И люди, смиряясь с этими мыслями, горячо молясь Богу о спасении, продолжали жизнь. Ибо то, что давалось Творцом, как великая благодать и милость без всякой платы со словом: «На», для каждого, кто осознавал себя «чело» «веком», необходимо было нести с великим чувством ответственности и значимости самого себя в этом мире «До» конца. И это становилось понятно большинству русичей, мерян, веси, мещеры и всех остальных крещеных, оглашенных и воцерковляющихся христиан Северной Руси. Так же понятно, убедительно и ясно, когда давали воды и поили жаждущего. Или когда давали «исти» голодному. И все начинали понимать, что в этом есть «исти» «на», о которой говорил Спаситель.

* * *

Теплым майским вечером князь Александр и Ратмир выехали за ворота Большой Власьевской улицы и направили своих коней к Юрьеву монастырю. Александр горел нетерпением, желая встречи, ибо они не виделись с Еленой почти три месяца. Теперь же она приехала в Юрьев монастырь помолиться у гроба отца, и сообщала, что ищет встречи с ним. Ратмир всю дорогу молчал. И князь догадывался, что тот, видимо, не хотел сообщать ему какие-то подробности, желая, чтобы князь сам услыхал от Елены все то, о чем она собиралась сказать ему.

Кони шли рысью. В пригородных рощах рассыпали трель соловьи. Воды реки и озер были тихи, ибо стояло безветрие. Но на душе у Александра было тревожно и неуютно. Уже три недели назад матушка со всей их семьей уехала домой в Переславль, вновь оставив его одного. Накануне батюшка прислал грамотцу, где писал, что ехать в Новгород времени у него не было. С тех пор, как приял великий стол Владимирский, был в великих трудах и устраивал дела после татарского нахождения. Потому вызвал семью домой. Сыновьям своим — Андрею и Михаилу велел быть к себе во Владимир. Михаила сажал на опустевший Московский стол, а Андрею отдавал Городец. Урядил и со своими младшими братьями — Всеволодовичами. Да и как было не урядить, если их из Большого Гнезда осталось только трое. Младшему — Ивану отдавал завещанный еще дедом Стародуб. Святослава сажал на суздальский стол. Сын Святослава — Дмитрий наследовал Юрьев-Польской. Владимир Константинович, единственно уцелевший из Константиновичей в битве на Сити, оставался на углицком княжении. В Ростове же Великом княжение приняли сыновья храброго, убитого татарами в Шеренском лесу, Василька Константиновича— юные Борис и Глеб. Этих троюродных сыновцов Александр даже и не помнил толком. Да, много князей сменилось после татарского нахождения в Залесской Руси. Поколение Александра Ярославича уверенно входило в трудную, наполненную заботами и великой ответственностью жизнь государей и нарочитых мужей Руси. Многие сверстники и двоюродные братья Александра уже сложили головы в сечах с татарами и предали душу Господу. Все эти мысли тревожили сердце и ум князя. Но он благодарил Бога за спасение. Гордился тем, что дожил до этих дней и здесь на западных рубежах Руси являлся правой рукой отца — великого князя Владимирского. Вспомнился любимый и уже, казалось, давно ушедший покойный Феодор. Да, будь он живой, посмотреть, какой бы был сейчас… Александр тряхнул головой, отогнал тяжелые и печальные мысли, перекрестился. Огляделся окрест. Они уже обогнули Мячино озеро, и, двигаясь вдоль его берега, подъезжали к небольшой слободке, что стояла близ Юрьева монастыря. Ратмир направил коня к знакомому двору, чтобы договориться с хозяином, а князь остался поджидать его в отдалении — у ивняка.