Уже пели петухи, и Ратмир осторожно и предупредительно постучал в дверь. Наступил время прощания. Она с трудом встала с ложа на ослабевшие ноги. Ее шатало, под глазами были синие тени. Он встал вслед за ней. Помог ей одеться. Затем быстро оделся сам. Они поцеловались в уста. Он вышел на крыльцо проводить ее, закрыв за собой скрипнувшую дверь. Здесь на крыльце молча поцеловались последний раз. Недалеко стоял Ратмир, и по его лицу было заметно, что он сильно обеспокоен. Она сошла с крылечка, прошла калитку и вышла на улицу. Уже с улицы, отойдя от двора шагов на десять, она развернулась, увидела его, стоявшего на крыльце и махнула ему рукой. Он в ответ помахал ей и склонил голову, пряча слезы, навернувшиеся на глаза. Елена уходила, а Александр смотрел ей вслед. По ланитам его катились слезы, ибо всем сердцем и всей душой он понимал, что это была их последняя встреча.

* * *

Новгород Великий встречал Горислава, Путяту и их спутников привычной суетой прохладного июньского дня. Слегка повздорив со сторожей, и заплатив пошлину, козляне проехали воротную вежу, открывавшую путь на Знаменскую улицу, и выехали на Славну. Горислав и Путята не узнавали города. Рубленые постройки его полностью изменились с той поры, как они последний раз видел Славну. Узнаваемы были лишь белые стены храмов. Правда, улицы остались те же. Давно уж не были Горислав и Путята в Новегороде. Многое позабыли. Но ведь язык до Киева доведет. Наконец добрались они до храма святого Илии и расспросили, о том, где находится двор бронника Алексы. Добрые люди все показали и рассказали, как всегда бывает на Руси. Может быть, сказали даже больше, чем надо. Но Горислав не смутился. Новгородец спросил у приезжих, кто и откуда они суть. Горислав отвечал. Но спросивший лишь с недоверием и в недоумении махнул рукой да быстро удалился. С трудом вои узнали ту самую улицу, где когда-то крутил любовь Горислав и где справляли его свадьбу. Подъехали ко двору бронника. Двор был весь нов и обстроен высоким забором. На сердце у Горислава было неспокойно. В голове роились мысли о том, как тут живет-поживает венчанная ему жена, здоровы ли детки, узнают ли его тестюшка и теща.

С того самого дня, как они вырвались из Козельска, прошло без малого два месяца. Задержала их в дороге рана Путяты. Когда добрались до Мосальска, раненый совсем занемог. У него началась горячка. Там в Мосальске, отдал Горислав последнее серебро, чтобы вылечить друга. Добро, что нашлась опытная знахарка, вылечившая Путяту от горячки настоями разных трав и припарками. Подлечила и рану Горислава, полученную в бедро. Там же в Мосальске узнали, что татары все же взяли Козельск. Дравшиеся насмерть козляне, по рассказам, побили тогда до четырех тысяч татар. Вороги, мстя за своих убитых, посекли всех «до сосущих млеко». Говорили, что князя Василька татары утопили в крови. Весь город был сожжен дотла. А за то, что семь седмиц не могли овладеть им и понесли столь великий урон прозвали Козельск «злым градом». Услыхав эту страшную весть, Горислав понял, что, наверное, потерял старшего брата. Он стал часто бывать в храме и молиться об упокоении душ убиенных мучеников — всех своих знакомых и сродников, оборонявших Козельск до конца.

Лишь через три седмицы после пребывания в Мосальске, козляне смогли тронуться далее в сторону Новгорода Великого. Весть о мужественной обороне Козельска, взятии его и расправе татар с его защитниками, о страшных потерях татарской рати быстро облетела всю Северную Русь. Эта весть обогнала Горислава и его спутников на пути к Новгороду. Когда они проезжали верхом через какое-нибудь село или слободу в землях, не тронутых татарами, кто-то расспрашивал о том, откуда они и куда держат путь. Один из четверых воев отвечал, но, услыхав ответ, на них смотрели с недоверием или с ужасом.

Козляне подъехали ко двору бронника и остановили коней. На дворе залаял пес. Над одной из построек вился дымок, шедший из трубы, и слышался перезвон кузнецких молотов. Кузница жила своей повседневной жизнью. Горислав, подъехав к воротам, постучал в них и позвал хозяев. Пес забрехал еще громче. Вскоре отворилась калитка и вышел младший брат Антонины в потемневшей от пота и окалины рубахе с закатанными рукавами и в кузнецком кожаном фартуке. Волосы его были подвязаны ремешком. Серые строгие глаза внимательно смотрели на незнакомцев. Крепкая длань десницы сжимала большие клещи. Он сильно возмужал и окреп за эти годы, но Горислав узнал его и поздоровался с ним. Молодой широкоплечий кузнец с удивлением вдруг понял, кто перед ним, улыбнулся и шагнул навстречу. Горислав быстро сошел с коня, и они обнялись. Шуряк[142]громко крикнул, вызывая отца. Тот появился через минуту. Они обнялись, расцеловались на радостях. Алекса стал звать гостей в дом. Тем временем растворили врата, козляне спешились, стали заводить коней во двор. С крыльца сошла удивленная, обрадованная теща, выбежали детишки, бросившиеся к отцу и повисшие на нем. Сколько слез и радости было. Все плакали, обнимались, целовались. Сколько времени не видели друг друга! Сколько вопросов сразу посыпалось на козлян. Глазам своим не верили новгородцы, что приехавшие к ним люди совсем недавно чудом избежали смерти. Алекса повел гостей в дом, велел сынам немедля топить баню, жене, снохе и младшей дочери, уже невесте, накрывать на стол и принести из погреба пива и медовухи. Горислав же напрасно искал глазами. Не было Антонины среди тех, кто так радовался нежданной встрече.

Уже после бани козляне сидели распаренные, вымытые в летней холодной клети за столом. Пили, закусывали, ели. Расспросам не было конца. Пиво и мед развязали языки воям, хотя рассказывали они о том, что было в Козельске скупо. Никому не хотелось вспоминать те страшные, кровавые дни. Алекса и сыновья поведали козлянам о новгородских делах. Хвалили молодого князя Александра И порядки, заведенные им в новгородском полку и княжеской дружине. Горислав внимательно слушал всех, был молчалив, целовал и прижимал к себе детей да нехотя отвечал на вопросы. Потом еще пили и затянули протяжную, лихую песню. Подгулявшего тестя теща увела почивать. Затем уложила спать и детишек. Уже как свечерело и стемнело, старший шурин поднялся из-за стола и пошел что-то проверить в кузнице. Хмель плохо брал Горислава. Он поднялся и пошел следом. На дворе остановил шуряка и негромко спросил, где Антонина. Тот помолчал. Вздохнул глубоко и отвечал, что еще месяц назад, уже после того, как пришли вести о взятии татарами Козельска, Антонина неделю-другую плакала и убивалась. Затем сходила в церковь, собралась и уехала с каким-то торговым гостем в Руссу. Где уж она с ним познакомилась, Бог ведает. Уезжая, просила матушку пока приглядеть за детьми и обещала возвратиться через несколько месяцев. Никто ее не неволил, ведь считалась она теперь молодой вдовой. Вот и уехала. С той поры не было от нее вестей. Услышанное словно обожгло Горислава. Протрезвев, он скрипнул зубами, выматерился, сплюнул и возвратился к друзьям. Сев за стол, с тоски и негодования хватил до дна полный ковш крепкого меда. Помолчал немного, глядя на хмельных товарищей, клонившихся головами долу и, чувствуя, что быстро пьянеет, негромко запел протяжную, тоскливую песню…

На следующий день похмелились. Алекса и сыновья потихоньку принялись за кузнечную работу. Что же касалось гостей, то те еще погуляли и отдохнули до вечера. К вечеру захмелевший Горислав объявил, что собирается остаться в Новгороде рядом с детками. Однако утром поедет на княжеское Городище и будет проситься в княжескую дружину, чтобы как-то снискать хлеб насущный и прокормить детей. Путята и двое молодых козлян, услыхав это, безотлагательно решили ехать вместе с ним и поступить в услужение к новгородскому князю Александру. Вечером задали хорошего корма коням и улеглись спать.