Его нашли на рассвете торговцы рыбой, собирающиеся один за другим у нефов на рыночной площади.

В Венеции я снова стал Лудовико Немцем. Теперь я должен вплотную заняться делами борделя.

Венеция, 12 февраля 1547 года

Микеш и Перна в Милане.

Немец дал всем понять, что связываться с ним не стоит.

Тициан был замечен в трех разных местах. В Ферраре он наконец-то встретился с принцессой Ренатой Французской, подругой ссыльных и весьма активной поклонницей «Благодеяния Христа». Анабаптист нанес удар и произвел настоящий фурор.

Можно удовлетвориться и этим, но для меня этого явно недостаточно. Я думаю о новом вояже. В Тревизо, Азоло, Бассано и Виченцу, а затем — вернуться в Венецию. Теперь с помощью моего проповедника-анабаптиста можно значительно ускорить события. Остается дней десять, от силы — две недели.

Этой ночью мне снились Катлин и Элои. Всего лишь размытые образы — больше я ничего не помню, но проснулся я с тяжелым ощущением, будто над судьбами всех и каждого нависла непонятная, но страшная угроза. Словно черная тень, давящая на мозг, разум, мысли.

Дурные мысли я развеял прогулкой к собору Сан-Марко, и по дороге меня приветствовало множество людей, которых я не знаю. На обратном пути у меня возникло ощущение, что меня «ведут», возможно, этим утром я уже обратил внимание на чье-то лицо на кампо Сан-Кашино. Я сделал большой круг лишь затем, чтобы подтвердить свои подозрения. Двое неизвестных в длинных черных плащах с капюшонами шли шагах в тридцати позади меня. Возможно, стражники. Нетрудно предположить, кто мог отрезать пальцы этому греческому матросу. Я должен привыкать к тому, что за мной будут постоянно следить во время моего пребывания в городе. Еще одна причина для скорейшего отъезда.

* * *

— Ты снова уезжаешь?

Она беззвучно возникла у меня за спиной, изумрудные гла за остановились на только что закрытой сумке.

Пытаюсь избежать ее взгляда.

— Я вернусь уже через две недели.

Тяжкий вздох. Деметра садится на кровать за дорожной сумкой. Приходится потерять время, чтобы завязать носовой платок вокруг запястья: уже довольно давно ревматизм не оставляет меня в покое, поэтому приходится ограничивать движения.

— Если бы ты остался с нами, Сабина сохранила бы свое хорошенькое личико.

Наконец я поднимаю на нее взгляд:

— Этот сукин сын за все заплатил. Никто больше не посмеет тронуть и волосок на головах девочек.

— Стоило убить его.

Стараюсь не слишком возбуждаться:

— Чтобы в результате на нас обрушилась городская стража. Этим утром за мной следили на рынке!

Еще один вздох, чтобы больше не приставать ко мне по поводу этого шрама на лице Сабины.

— И поэтому ты уезжаешь? Ты боишься?

— Есть одна вещь, которую я должен сделать.

— Более важная, чем «Карателло»?

Замираю на месте. Она права, я должен ей хоть что-то рассказать.

— Есть вещи, которые нужно обязательно сделать, чтобы покончить с ними раз и навсегда.

— Когда мужчины так говорят, это значит, что либо они собираются уйти навсегда, либо у них остались старые счеты, которые надо свести.

Улыбнувшись ее прозорливости, сажусь с ней рядом:

— Я вернусь. В этом ты можешь не сомневаться.

— Куда ты едешь? Это связано с евреями, с которыми ты ведешь дела?

— Этого тебе лучше не знать. Это старые счеты, ты права. Старые, как и я сам.

Деметра качает головой, пелена грусти застилает изумрудную зелень глаз.

— Надо лучше думать, выбирая себе врагов, Лудовико. Не связываться с теми людьми, с которыми не стоит.

Удостаиваю ее широкой улыбки — она больше заботится обо мне, чем о борделе.

— Не бойся, я выкарабкивался еще и из худших положений. Это мое призвание.

Витербо, 5 апреля 1547 года

Совершенно неэффективные действия. Вялое ползанье насекомых, которых можно различить, лишь приглядевшись очень внимательно, — остается лишь завороженно наблюдать легкую дрожь стеблей травы.

Трудно представить, что за этим копошением существует какой-то скрытый порядок, гармония, цель.

Надо прислушаться к собственной интуиции. Я написал Караффе, что собираюсь выйти на след, чтобы найти виновных в распространении еще одного тиража «Благодеяния Христа». Это правда. В Витербо уже больше нечего делать. Кто-то превосходно работает на спиритуалистов, причем при их полном неведении, распространяя книгу по всему полуострову. Что же они надеются получить в результате? Новых последователей? Помощь? Создать условия для восстания скрытых сторонников реформации?

Жизненно необходимо понять, кто они такие, выяснить, чего они хотят.

Милан. Инквизиторы там, на севере, задержали обращенного в христианство еврея по обвинению в распространении «Благодеяния Христа».

Кажется, это венецианец португальского происхождения — некий Джованни Микеш.

Что общего мараны имеют со всей этой историей?

Венеция, 10 апреля 1547 года

Жуан и Бернардо Микеши возвышаются в дверях, как два настоящих великана, по контрасту с лысым карликом, высовывающимся между ними, — контрабандистом, торгующим книгами, и экспертом в области вин. Он кидается приветствовать меня, схватив мою вытянутую руку:

— Это действительно потрясающе, старина, ты просто представить себе не можешь, как развиваются события… Книги продаются, как горячие пирожки на углу, практически под носом Самого Католического Императора.

Останавливаю болтовню Перны, приветствуя двух братьев:

— С возвращением!

Меня хлопают по плечу:

— Надеюсь, ты не заставишь нас умереть от жажды. А она во время нашего путешествия мучила нас безмерно.

— Сейчас принесу бутылочку. Садитесь и рассказывайте мне обо всем.

Перна приклеивается к стулу и бросается в наступление:

— Нам еще удалось благополучно отделаться. Они уже собирались заставить разговориться твоего еврейского дружка, да-да, теперь тебе это смешно, но тогда все это было просто страшно, скажу я тебе, и, если бы не мешок денег, который он выложил тому жирному монаху, мы бы все сейчас не пили за твое здоровье, capito? Сейчас он бы наслаждался обществом крыс в одиночной камере Милана.

— Спокойно. Расскажите все с самого начала.

Перна становится примерным мальчиком, складывая подрагивающие руки на столе. Говорит Бернардо, а Жуан надевает на лицо одну из своих завораживающих улыбок.