О Караффе

Караффе придется стать более осмотрительным: император — не тот человек, который позволит обвести себя вокруг пальца, как он только что продемонстрировал. Возможно, именно поэтому старик медлит вместо того, чтобы бросить инквизицию по следу «Благодеяния Христа», тех, кто его имеет, и тех, кто его отредактировал. Реджинальд Пол по-прежнему дорог сердцу большинства людей, он нравится папе, а еще больше — императору.

Или быть может, это всего лишь нелепое промедление. Возможно, старик думает, что время еще не пришло — плод не созрел, что гораздо больше рыб должно попасться в его сети, и необходимо, чтобы книга оставалась в обращении.

Но он играет с огнем, так как вместе с книгой распространяются и идеи.

О распространении книги

Кто может быть насколько заинтересован, чтобы отчаянно рисковать, печатая и распространяя «Благодеяние Христа»?

Если Пол и спиритуалисты тут ни при чем, то кто стоит за всем этим?

Торговец, человек или несколько человек, обладающих деловым чутьем? Но с какой целью? Можно хорошо заработать и на печати других книг, не рискуя быть посаженным в тюрьму или лишиться жизни из-за вульгарного изложения кальвинизма?

В этом есть еще что-то, чего я пока не понял. Надо довериться собственной интуиции.

Падуя, 22 января 1547 года

— Вчера я спросил у пятилетнего ребенка: кем был Иисус? Знаете, что он ответил? Статуей.

Заинтересованные лица, едва освещенные свечой. С дюжину студентов сгрудились вокруг единственного источника света, немногие, кто смог побороть сон и презреть суровый устав монастыря. С парой из них я познакомился этим утром в кабинете анатомии после лекции по теологии. Пары фраз, брошенных в коридоре, оказалось вполне достаточно, чтобы они предложили мне пойти с ними в бенедиктинский монастырь и провести там ночь.

Кто такой Христос в разуме простого человека? Статуя. Это богохульство? Нет, потому что желание оскорбить его отсутствует полностью. Значит, это ложь невежи? И это не так.

Я утверждаю, что этот мальчик не врал, напротив, он дважды сказал правду. Во-первых, перед его глазами, когда его приучали преклонять колени, всегда было каменное распятие. Что вдохнуло жизнь в этот камень? Что отличает его от остальных? Знание о том, что он олицетворяет. Знание — только оно придает значение миру, вещам и даже статуе. Следовательно, чтобы сделать эту статую живой, мы должны знать Христа. Можно ли сформулировать в нескольких простых словах, кем был Христос? Да, любовью и милосердием. Он Бог, который из-за любви к людям пожертвовал собой на кресте, искупив их грехи, спас их от тьмы ада. И вера в один лишь этот поступок оправдывает людей перед Богом: это то благодеяние, которое Христос совершил ради нас. Благодеяние Христа распятого.

Значит, если знание и любовь делают статую живой, наша задача — взращивать и лелеять эти вещи, как ценнейшие дары, и, более того, бороться с теми, кто отдаляет нас от них.

Это подводит нас ко второй истине, высказанной младенцем. Сейчас мы действительно являемся свидетелями агонии Христа. Не с любовью и не со знанием церковь дает новую жизнь Христу, которого знают дети. Христос становится символом безоговорочного подчинения церковным властям, коррумпированной иерархии Рима, торгующим церковными до. чжностями Папе. Он превращается в страх перед божественным наказанием, выводя на сцену «Святую службу». Это — не живой Бог, а действительно статуя, бездушная и немая.

Значит, всем нам придется опять стать детьми, обрести неискушенный ум ребенка, полный мудрости, и вновь открыть в себе милосердие. Новое крещение снова сделает нас причастными к благодеянию Христа.

Уверенные в своей правоте, мы не будем бояться открыто исповедовать истинную веру, даже вопреки лицемерию трибуналов и продажных церковных властей. Именно поэтому я заявляю вам, если кто-нибудь когда-нибудь спросит вас, кто поведал это вам, не бойтесь — скажите ему, это был я, Тициан Креститель.

Ровиго, 30 января 1547 года

— Только вчера, выходя из церкви, я встретил пятилетнего мальчика и спросил его: кем был Иисус? Знаете, что он мне ответил? Статуей.

Брат Витторио пожимает плечами, позволяя улыбке мелькнуть под окладистой бородой.

— Если это вас хоть как-то утешит, в нашей деревушке есть один человек, плотник, наверное лет сорока, который каждый день по три раза ходит в церковь, бормочет «Отче наш» перед распятием, а потом возвращается на работу. Я спросил его, почему он стал так прилежен в своих визитах к Господу, и он ответил, что якобы именно я сказал ему, что, трижды молясь Иисусу каждый день, он вылечит свою больную спину. Это ближайшее место, где он может найти Иисуса, добавил он. Я не смогу описать вам, какое было у него лицо, когда я попытался объяснить ему, что Иисуса можно найти повсюду: в женщинах и детях, в воздухе и в ручье, в травах и в деревьях.

Я складываю руки и развожу их с многозначительным видом. Жест привлекает внимание двух других монахов. Они подходят к нам, чтобы понять, о чем идет речь.

— Ваш пример нисколько не успокоил меня, брат. Если сорокалетний человек верит, что Иисус — статуя, точно так же,

как и пятилетний ребенок, значит, тридцать пять лет строгих норм и предписаний, догматов и наказаний ни на йоту не укрепили христианскую веру.[82]Как дошло до того, спрошу я вас, что ребенка заставляют становиться причастным к таинству, преклонять колени перед тем, что для него всего лишь статуя, и слушать Евангелие, когда для него это — всего лишь история, ничуть не лучше тех, что рассказывают ему, сидя у очага? Вам все это кажется осмысленным? А я вам скажу: это не только абсурдно, братья, но и по-настоящему опасно. Каких верующих мы в действительности выращиваем? Насколько искреннюю преданность Христу мы надеемся взрастить в этих маленьких созданиях, если приучаем их с самого нежного возраста пассивно принимать вещи, которых они не понимают? Научить преклонять колени перед статуей? Я заявляю, братья мои, что вера в Иисуса Христа может быть только сознательным и обоснованным выбором, а не сказочкой, рассказанной наивному младенцу. Но сейчас от нас требуют именно этого. От нас требуют верить, не понимая, молча повиноваться, больше того — бояться, жить в страхе перед наказанием, перед пыткой, перед тюрьмой. Может ли среди подобных чувств зародиться истинная вера? Конечно же нет, братья мои.

Трое францисканцев обмениваются неуверенными взглядами. Они не осмеливаются прервать молчание, установившееся после последних слов. Один из них делает знак приблизиться к нам еще двоим монахам.

Я Тициан, немецкий пилигрим, направляющийся в собор Святого Петра. Францисканцы из этого маленького провинциального монастыря оказали мне самый теплый прием и были очень добры ко мне.