«Нет. Природа моего могущества не такова, как ты мог бы уже и знать».

— Да. Ты только сохраняешь мне жизнь, чтобы я мог должным образом оценить свои ошибки.

«То, к чему ты бежишь, вполне может навсегда избавить тебя от любых проблем».

— Так тому и быть.

«Я думал, ты научился бояться».

— Еще бы. Я научился бояться очень хорошо. Но теперь это не имеет значения.

«Чернобог не причинит тебе зла, если ты сам не нападешь на него».

— Безопасность не будет ничего стоить для меня, Харка, если мы не доберемся туда вовремя.

В этот момент Перкар заметил какое-то движение между деревьями: к ним приближалось какое-то большое четвероногое существо. Юноша мгновенно развернулся, обнажив клинок.

«Перед тобой не враг», — сказал ему Харка.

Перкар уже и сам это видел. Перед ним был жеребец, а именно Свирепый Тигр.

Жеребец подскакал к юноше и остановился на расстоянии вытянутой руки.

— Привет, братишка, — тихо сказал Перкар. — Давай заключим сделку: ты позволишь мне ехать на тебе, а я убью того, кто растерзал твоего хозяина.

Конь бесстрастно смотрел на Перкара. Тот подошел вплотную, сунул Харку в ножны и глубоко вздохнул. Скакун не был оседлан: Перкар давно уже оставил надежду укротить его. Узда тоже отсутствовала, но если животное позволит на себя сесть, то седло и уздечку можно снять с одного из коней, убитых свитой Охотницы.

Перкар резко выдохнул воздух и вскочил на Свирепого Тигра, обеими руками вцепившись в густую гриву.

Ничего не произошло. Конь словно не обратил на него внимания.

— Прекрасно, родич, — сказал Перкар через несколько секунд. — Ты понял. Теперь давай найдем уздечку…

Свирепый Тигр взвился на дыбы, и Перкар обхватил его руками и ногами, ожидая неизбежного: сейчас конь его сбросит. Но тут копыта коснулись земли, и менгский скакун помчался вперед бешеным галопом; Свирепый Тигр делал такие резкие повороты между деревьями, что Перкару ничего не оставалось, кроме как распластаться на спине жеребца и обнять его за шею, чтобы не свалиться.

Конь мчался вниз по крутому склону, спотыкаясь и поскальзываясь, но не снижая скорости. Перкар мог только выдохнуть:

— Надеюсь, ты знаешь, куда скачешь, Свирепый Тигр, — ни малейшей возможности направлять коня у него не было.

Тропа, ведущая в Эриквер, извивалась по краю провала — огромной воронки в склоне базальтового горного массива. Хизи пыталась представить себе, как могла возникнуть такая дыра, черный туннель, уходящий отвесно вниз, словно к самому центру мира. Девочка оглянулась на путь, который она уже проделала: растянувшийся в цепочку отряд все еще не прошел даже и половины гигантской окружности, но теперь люди оказались в тени вздымающейся вверх стены. Солнечный свет лежал пятнами на камне, кусты и искривленные деревца цеплялись корнями за трещины в скале, ловя скудные лучи. На краю провала на фоне неба четко рисовались человеческие фигуры — Карак оставил там большую часть своих воинов на случай появления новых менгских отрядов. Глядя вниз, Хизи ничего не могла разглядеть; лишь ее колдовское зрение говорило ей о тусклом сиянии. Из глубины навстречу путникам тянуло сыростью и запахом воды.

Даже здесь, даже по истечении всего этого времени Хизи не могла не узнать бога-Реку. Смутные образы танцевали на черном камне стен, на широкой спине Тзэма, шагавшего впереди, за опущенными веками, когда девочка закрывала глаза. Озаренные солнцем крыши Нола, Большой Храм Воды, сверкающий, словно белоснежное облако, и за всем этим Река, олицетворение величия и могущества. В глубине сердца Хизи никогда не боялась бога-Реки, — боялась она только самой себя. Бог-Река оставался для нее повелителем, отцом, предком.

Но были и другие образы, другие ощущения. Ужасный призрак, преследующий ее в Зале Моментов, привлеченный кровью, выдающей ее женственность. Солдаты, сражающиеся и умирающие, чтобы остановить его. Дьен, любимый двоюродный брат, превращенный в безмозглое чудовище, заточенный в глубоких лабиринтах под дворцом. Чешуйка на руке Хизи запульсировала. Девочка знала, что должна сделать, но сейчас, оказавшись в месте рождения Реки, она не чувствовала ни отвращения, ни гнева — у нее оставалось лишь смутное представление о цели. То, что она испытывала, было похоже на ужас дочери, прокравшейся в спальню отца с острыми ножницами в руке и убийством в сердце, — несмотря на все то, что отец уже сделал и будет делать и дальше, если останется в живых.

Сознание того, что решение теперь принимать не ей, вызывало у Хизи разнообразные чувства, но самым сильным из них было облегчение. Странная, чуждая фигура Чернобога стала казаться опорой и утешением. Тогда, в екте, Хизи впервые ощутила тяжесть необходимости принимать решения за себя и за своих друзей, выбирать один путь из многих, равно опасных. В течение долгих месяцев эта ноша давила ее, пока наконец Перкар, преодолев уныние, не начал принимать решения за всех; сейчас же, когда Перкара рядом не было, это взял на себя кто-то другой. Как хорошо — у самой Хизи не хватило бы на такое сил. Принимать решения — совсем не то, что было ей предназначено: принцессе положено выйти замуж за подходящего мужчину и переложить эту обязанность на него. Ган пытался побудить ее самой определять свой путь, но это кончилось плохо для всех, особенно для Гана. Нет, Хизи хотелось только одного: чтобы ее оставили в покое, чтобы она могла оставаться собой, чтобы никто ничего от нее не хотел и не требовал, чтобы единственные решения, принимаемые ею, касались времени еды и выбора блюд.

После всех приключений, безумной скачки и сражений казалось странным, что последняя часть их путешествия окажется такой неспешной и размеренной. Лошадей путники оставили у начала спуска: даже самый надежный скакун здесь представлял бы опасность, да и несчастные кони были загнаны почти до смерти. Люди спускались вниз в молчании, как будто величественное присутствие бога в Эриквере сделало разговоры физически невозможными. Теперь у Хизи было время — впервые за долгий, долгий срок — для размышлений; она думала о том, что Перкар, возможно, уже мертв, вспоминала о тех немногих моментах близости, что выпали на их долю. То, что они испытывали друг к другу, было странным, противоречивым чувством, безжалостным и хрупким одновременно. Хизи пыталась рассердиться на Перкара за обман, за то, что он старался привлечь ее и тут же холодно отталкивал, но не могла найти в себе для этого сил — ведь юноша мог уже быть духом, летящим к Шеленгу, навстречу свирепым богам, обитающим там. Остался ли Перкар жив или нет, они с Охотницей выполнили свое предназначение, сыграли свою роль в судьбе Хизи: остановили Мха и Гхэ, которые стремились вернуть ее Реке, вместе с их менгским войском. Теперь она доберется до головы бога-Реки и вонзит пику в его мозг. Как? Только Карак знал ответ на этот вопрос.

Пока они спускались, ощущался постоянный ток воздуха, словно провал делал один непрерывный бесконечный вдох. По мере того как свет тускнел, воздух становился все холоднее; светлая точка, в которую превратился вход в дыру, постепенно стала исчезать из виду: наступила ночь. Воины, сопровождавшие Карака — он взял с собой десятерых, — зажгли факелы. Дыхание бога заставило пламя вспыхнуть ярче и устремиться вниз. Но еще прежде, чем тьма наверху сгустилась окончательно, Хизи услышала шум воды, тихий плеск, который с каждым шагом становился громче. Скоро он заполнил собой все, зазвучал и снаружи, и внутри девочки. Вода. Река.