старания советского командования обеспечить внезапность, тогда вермахт ожидал наступление. Этих трех факторов, способных затруднить наступление, сейчас не было.

Итак, генерал решил, что внезапность и быстрота удара в данной ситуации важнее тщательной подготовки. Его начальник штаба, привыкший аккуратно взвешивать все «за» и «против», чувствовал себя некомфортно, но ничего поделать не мог — такова воля командующего.

И вот сейчас, во исполнение спущенного из штаба группы войск приказа танки майора Крутова двигались по ночной Москве на северо-восток плацдарма. Две усиленные роты в составе двенадцати ИС-2 и десяти ИС-3 были единственными соединениями тяжелых танков, которое Говоров решил задействовать в операции «Север». Основную ставку делали на тридцатьчетверки с пушкой калибра восемьдесят пять миллиметров — для борьбы с Т-4 этого должно хватить. Тяжелые ИСы штаб собирался использовать для прорыва долговременных оборонительных позиций вдоль Ярославского шоссе, если такие встретятся.

Командирский танк возглавлял колонну. Крутову дали провожатого из местных — иначе они бы заплутали в огромном городе, тем более ночном. Для маскировки и экономии электричества освещение Москвы свели к минимуму, лишь редкие фонари давали скудный свет, выхватывая из темноты стены домов и тротуары.

— Вот здесь налево, — скомандовал провожатый, показывая на перекресток, чуть видневшийся впереди. Парень лет двадцати, сидевший на броне танка, родился и вырос в Москве, и знал ее как свои пять пальцев и днем, и ночью. Когда пришли немцы, он подался в партизаны, получил медаль «За воинскую доблесть» — ту самую, с профилем Троцкого, из-за которой поломали столько копий — и теперь по приказу Центрального штаба партизанского движения помогал частям Красной армии.

Крутов по танковому переговорному устройству предупредил водителя. Тот на время поворота включил фары — обзор из танка не позволял выполнить маневр в условиях темноты, так что пришлось пойти на кратковременное нарушение светомаскировки. Танки перемигивались огнями, выполняя поворот.

— Вроде все прошли, — сказал Крутов, пересчитав огни и дав команду по рации выключить их до следующего поворота. На самом деле майор считал, что в штабе несколько перебрали со скрытностью, как бы она боком ни вышла… Сам майор потерял ориентацию вскоре после того, как они выехали из парка Сокольники, и теперь полагался исключительно на проводника.

— Володя, долго еще? — спросил Крутов.

— Скоро на Садовое кольцо выедем, потом поворот на Мещанскую, а оттуда до Ярославки рукой продать.

— Ясно, — буркнул майор, хотя мало что понял.

— В Мытищах румын стоит, — сказал проводник, — у них там штаб дивизии.

— Откуда знаешь? — спросил майор.

— Партизанил, — коротко ответил Володя, и, помолчав, добавил: — нет, румын против немца — не боец. Чуть надавишь на него, и он побежит.

— Нельзя недооценивать врага, — дипломатично ответил майор.

Мимо проплыл очередной фонарь. Проводник всмотрелся в темноту и предупредил о близком повороте.

— Вот и Садовое, — сказал он, показав вперед. — Мытищи вы легко возьмете, — продолжил он начатую тему, — а вот Ярославль немец держит, там вам придется повозиться.

Кутов мысленно чертыхнулся — этот парень рассуждал так, словно прочитал документы из штаба Говорова.

— Володя, ты поменьше болтай, ладно? Не стоит обсуждать планы командования.

Тот хмыкнул.

— Да все об этом уже знают! Вы ударите на северо-восток, а наши — на северо-запад.

Это «наши» покоробило Крутова. Кем они нас считают, мелькнула мысль? Наши, ваши…Теперь, когда коридоры закрылись, мы все в одной лодке.

Танки грохотали по проезжей части. Крутов вспомнил, как после отступления его батальон занимал позиции на левом берегу реки Москвы. Тогда впервые он осознал, что может остаться здесь навсегда, что эта земля — его новая родина, которую надо защищать. Но на этой земле живут люди, и как они примут его? Когда он станет своим среди них, и станет ли вообще?

— Смотри, как забавно, — Володя показал вперед, на часть здания, слабо освещенную фонарем, — никогда не думал, что увижу такое.

Стену трехэтажного дома почти на всю его высоту занимали два огромных плаката со Сталиным и Троцким. По воле тех, кто устанавливал плакаты, вожди смотрели друг на друга — Сталин с обычным прищуром, а Троцкий — прямо, с большими зрачками за стилизованным пенсе.

Крутов промолчал — он хорошо помнил московские процессы, и ему до сих пор было странно, что Троцкий остался руководителем Восточного Союза. Он не сомневался, что этому есть объяснение, просто в суматохе боевых действий политинформации не находилось времени…

— Да, интересно получилось, — Володя наклонился ближе к Крутову, чтобы тот лучше его слышал, — надо же, значит, у вас Троцкий — предатель революции, злейший ее враг. Как же так получилось?

Крутов оставил вопрос без ответа.

— Знаешь, что странно, — продолжил Володя, бросив на майора быстрый взгляд, — у вас почему-то никто не хочет об этом говорить. Кого ни спросишь, уходит от ответа, переводит разговор на другое. Почему? — спросил он с неподдельным интересом, — это что, запретная тема для вас?

— Да что тут обсуждать? — вырвалось у Крутова, — у нас так, у вас по-другому. Это все прошлые дела, зачем ворошить?

Сказав это, он тут же почувствовал досаду — опять «у нас» и «у вас»… Но вот зачем поднимать это? Ведь как-то все утряслось, воронки больше не ездят по ночам, и слава богу. А то, что случилось в тридцать седьмом — ну, может быть, так и надо было. В любом случае, это не моего ума дело…

— Ты ведь не подвергаешь сомнения решения партии? — спросил Крутов. Ему показалось, что он наконец, нащупал твердую почву под ногами.

— Нет, конечно, — тут же согласился Володя, и оглянулся — плакаты с Троцким и Сталиным остались далеко позади. — Еще пять минут, и поворот на Мещанскую, — проговорил он и тут же добавил: — но любому решению партии предшествует дискуссия, разве нет? У нас, по крайней мере, так.

А у нас на собраниях зачитывают передовицы «Правды», подумал майор, и всех это устраивает. Что, разве без собраний мало дел? Он собирался уже сказать это, но Володя его опередил:

— Я читал ваши газеты за тридцать седьмой год. Вы правда верите во всю эту чушь в право-троцкисткий блок, и что Троцкий хотел реставрации капитализма?

Крутов вскипел.

— Вот что, Володя, ваши газеты я тоже читал. Вы правда верили в мировую революцию? В то, что немецкий пролетариат восстанет, как только фюрер нападет на Советский Союз? Может, поэтому вы откатились до Урала, как думаешь? Может, вы слишком много дискутировали вместо того, чтобы решать и делать?

Володя, не ожидавший такого отпора, с удивлением смотрел на него.

— Вперед посмотри, — напомнил Крутов, — поворот не проехали?

— О, черт, — воскликнул тот, глянув вперед, — проехали!

Майор дал