— Ты хочешь сказать, что знал о плане Равелина уже давно, но ничего мне не сообщил?

Янош вспыхнул:

— Да, знал, друг мой. Но не хотел тебя сразу тревожить, когда впервые услыхал об этом. И на это была своя причина.

— Какая?

Янош оглядел свой бокал, затем осушил его.

— Мне придется выбирать слова, Амальрик. И пообещай мне, что дослушаешь меня до конца не перебивая.

— Я… хорошо. Обещаю.

— Давай предположим худшее — пусть мне и не хотелось бы делать этого, — и примем как факт твое несколько истеричное утверждение, что Равелин намеревается взять железной рукой власть как в Ориссе, так и в Ликантии. Даже если это и правда, то мне доводилось встречать и более серьезных правителей в обоих этих краях, и я даже могу назвать их имена. А здесь мне довелось достаточно почитать об истории Вакаана. Я знаю Равелина чуть получше, чем ты, Амальрик. Равелину никогда не стать королем в Вакаане, и это здорово уязвляет его. Когда он понял это, то повел себя как недокованный раскаленный металл, опущенный в воду для закалки. В том смысле, что это разрушило его, а не закалило. Равелин по натуре энтузиаст, бросающийся от одного грандиозного проекта к другому, по мере того как очередной замысел кончается крахом.

— Но нас-то он ждал много лет, — сказал я.

— Я же просил тебя дослушать. Ну пожалуйста! Итак, его манят наши земли, и, как ты считаешь, довольно давно. Но я думаю, только потому они его манят, что он не может до них дотянуться. Как ребенок, который желает другую сладость, а не ту, которая у него во рту. Как только зонтик Далеких Королевств накроет Ориссу и Ликантию, его энтузиазм переключится на что-нибудь другое. Возможно, это будет исследование еще более дальних земель, а может быть, исследование собственного гарема. Но он увлечется другим, поверь мне. Мы же, ориссиане, станем к тому времени богаче, чем кто бы то ни было.

Я подождал, но Янош не продолжал. Тогда решил высказаться я.

— Он хочет, чтобы мы служили ему. А каково наказание, если мы не уважим его? Я не знаю, хватит ли у него могущества устроить еще одни такие заброшенные земли, которые, как он утверждает, результат деятельности вакаанцев, но я ясно понял, что он был бы счастлив это сделать с тем, кто выступает против Вакаана. То есть, точнее, против принца Равелина. Далее он сказал, что проверял нас, подвергая испытаниям… но не слишком усердствовал. Хотел бы я знать более точно, что это за испытания? И какой воскреситель сотворил заклинание, воскресившее Вахумву? Не его ли магия уничтожила лучших солдат Ориссы?

— Нет! — громко сказал Янош и смолк. — Хотя… если быть честным, — продолжил он уже спокойнее, — я не уверен. Я не думаю. Но если он и сделал это, что тогда? Какие меры мы, ориссиане, сможем принять, если к нашим границам двинется огромная армия?

— Для начала надо хотя бы выяснить их намерения.

— Ладно, — сказал Янош. — Ладно. Уж коли мы заговорили об Ориссе, давай-ка подумаем, на что мы с тобой способны. Ведь мы — ты и я — не так давно одержали победу над воскресителями и их сторонниками в Ориссе. Они представляли давно умершее прошлое и использовали это прошлое, чтобы удержать настоящее и лишить народ будущего. И ты думаешь, все эти бесплодные дураки исчезли вместе с Кассини? Я уверен, что они постараются установить свои дряхлые традиции снова, сразу же, как только мы вернемся в Ориссу, а скорее, даже до нашего возвращения. А что в Ликантии? Я знаю этот народ. Я знаю их архонтов. Они же до сих пор толкуют о реконструкции их чудовищной стены. А увеличение численности армии? А новые жадные взгляды в сторону Ориссы?

— Что с того? — спросил я. — Мы их побили однажды, побьем и еще раз.

— Не уверен, — сказал Янош. — Что-то в последнее время не встречал я в Ориссе людей той храбрости, которую выказывали твой отец и его поколение. Нет, Амальрик, Равелин нам нужен. Прошу прощения, но позволь выразиться точнее. Нам необходимо то, что он с собой несет. Нам нужны знания этого города и этих земель. Я чихаю от пыли их архивов и библиотек, но там на одной полке больше знаний, чем во всем нашем храме Воскрешения. С этими знаниями, с этим могуществом мы можем принести золотой век, тот самый золотой век, в котором человек уже жил, но недооценил его. За несколько лет мы овладеем всеми этими знаниями и пойдем дальше. Мы молодой народ, а вакаанцы стары и привыкли к своей наезженной колее. И вообще я рассматриваю Вакаан, Ирайю и Равелина как мираж, предвещающий новое, живое время, век лучше, чем золотой, но так и оставшийся миражем.

— Хорошо звучит, — отозвался я. — Но только сейчас не время для восторженных речей. Давай вернемся к реальности. Ты действительно думаешь, что Орисса когда-нибудь потом сможет восстать против правления Далеких Королевств, если принц Равелин или кто-то другой отсюда нас покорит? Я вот гляжу на вакаанцев и вижу только удовлетворенные лица, как у тех сытых коров, которые не понимают, что их содержат только ради потомства и украшения стола хозяина. А может быть, ты надеешься на восстание народа Вакаана против своих королей? Да если и так, какой у них выбор? Или ты хочешь видеть в ориссианах, в народе, который стал почти родным тебе, таких же жвачных животных?

— А почему ты о них такого высокого мнения? — спросил Янош. — Не торопись с ответом. Вспомни о том дерьме, с которым мы столкнулись по возвращении в Ориссу. Чип. Видел ли ты в этих землях хоть подобие той нищеты? А Чип далеко не худший район Ориссы. Я уж не говорю об этих каменных муравейниках Ликантии. И я нисколько не сомневаюсь, что, если ты предложишь большинству ориссиан золотые цепи этого королевства или продолжать жить так, как они жили, — они громко потребуют кузнеца, цепи и кандалы.

Я сдержал злость, налил себе вина и заставил себя отпить. Но почему-то еще больше разозлился:

— Я помню, как несколько лет назад в пустыне мы освободили Диосе, мою будущую жену, и пытались освободить других от рабства… и как мы разъярились на тех, кто выбрал цепи. И теперь ты полагаешь за благо отыскать себе рабовладельца? Постой! У меня есть еще одно заявление. Ты сказал, что большинство ориссиан выберет правление Далеких Королевств, если их хорошенько одарить. А что же остальные, меньшинство? Как быть с Эко, Гэмеленом и даже с Мэйном и остальными нашими солдатами здесь, в Ирайе? И что будет с нашими женщинами? С моей юной гувернанткой Спото? С моей сестрой Рали? И с Отарой, ее любовницей? Или с другими маранонками? Ты думаешь, они будут приветствовать приход тирании? Что с ними сделает Равелин?

— У всех королей для поддержки их правления существуют соответствующие законы, — немного неуверенно сказал Янош. — И чем закон Вакаана, где мятежник просто исчезает, хуже Каменного поцелуя? Или призыва архонтов?

— Что касается первого пункта, — сказал я, — то есть Ориссы, то казнь совершается открыто. Не знаю, как в Ликантии. И уж совсем ничего не могу сказать о том, каким мукам, может быть, подвергались исчезнувшие здесь.

— Может быть, — медленно сказал Янош, — нам стоит вызвать дух такого исчезнувшего и расспросить его? Хотя должен предупредить, говорят они ужасным языком. — Но тут же он сменил тему разговора. — Допустим, ты прав, оплакивая нашу судьбу. Что ты предлагаешь?