милая, за хозяйку, посиди с уважаемым господином. Вино еще есть, так что вы с господином можете выпить, а я пойду в лавку, что возле уездного управления, – там продается хорошее вино, – и, может, немножко задержусь.

– Да что вы, не надо больше, – сказала жена У, но сидела не двигаясь с места.

Выйдя из дому, старуха заперла дверь и села сторожить вход.

А Си-Мынь Цин, оставшись с женой У старшего наедине, стал уговаривать ее выпить еще. Потом, как бы невзначай, он смахнул рукавом на пол палочки для еды; и надо же было случиться такой удаче, что палочки упали прямо к ее ногам. Си-Мынь Цин поспешно нагнулся, будто для того, чтобы поднять палочки, и увидел крошечные ножки женщины. Тут уж он забыл про палочки и сжал вышитый туфелек на ее ножке.

– Что ж это вы делаете, уважаемый господин? – захихикала Пань Цзинь-лянь. – Или вы и впрямь желаете меня?

Тогда Си-Мынь Цин упал перед ней на колени и воскликнул:

– Дорогая, ты сама довела меня до этого!

Жена У обняла Си-Мынь Цина и подняла его с полу, а затем они пошли в спальню старой Ван, разделись и, повалившись в постель, предались наслаждениям. Но когда они стали одеваться, в комнату ворвалась старая Ван и гневно завопила:

– Хорошенькие делишки вы тут проделываете!

Си-Мынь Цин и жена У перепугались, а старуха продолжала кричать:

– Нечего сказать, хороши! Я пригласила тебя одежду шить, а не чужих мужчин соблазнять. Ведь если У старший узнает об этом, так и мне достанется. Лучше уж я сама пойду и расскажу ему обо всем, – и с этими словами она повернулась, делая вид, что хочет идти. Тут жена У схватила ее за платье, приговаривая:

– Дорогая мамаша, простите меня, пожалуйста!

– Не кричите так! – уговаривал ее и Си-Мынь Цин.

– Если вы хотите, чтобы я простила вас, – сказала старуха, – вы должны выполнить одно условие!

– Я готова выполнить хоть десять, – отвечала жена У.

– Так вот, – продолжала старуха, – ты скроешь от мужа все, что здесь произошло, и будешь приходить сюда каждый день развлекать уважаемого господина. Тогда я тебя не выдам. Если же ты хоть раз нарушишь свое обещание, я тут же пойду к У старшему и расскажу ему об этом деле.

– Пусть будет по-вашему, и покончим на этом, – согласилась жена У.

– Ну, с вами, уважаемый господин Си-Мынь, мне нет надобности много разговаривать, – продолжала старуха. – Дельце наше сделано, не забудьте теперь своего обещания. Если же вы не сдержите обещания, У старший узнает обо всем.

– Вы можете быть совершенно спокойны, матушка, – сказал Си-Мынь Цин, – я сдержу свое слово.

Затем они выпили еще по чашке вина, и, так как время было уже за полдень, жена У поднялась и сказала:

– Скоро вернется домой этот У старший, мне пора идти,– и она черным ходом ушла от старухи Ван. Не успела она войти в дом и снять дверную занавеску, как возвратился ее муж.

А старуха Ван, оставшись вдвоем с Си-Мынь Цином, спросила:

– Ну как, хорош мой план?

– Я очень признателен вам, дорогая мамаша! – отвечал он. – Как только вернусь домой, сейчас же пошлю вам слиток серебра. Разве могу я забыть то, что обещал?!

– Ну что же, буду ждать приятных вестей. Только смотрите, как бы не получилось, как с теми плакальщицами, которые просят платы, когда покойник уже похоронен.

В ответ Си-Мынь Цин только рассмеялся и ушел, и говорить об этом пока больше нечего.

Жена У старшего стала теперь каждый день приходить в дом старой Ван и проводила здесь время с Си-Мынь Цином. Скоро они прилипли друг к другу, как лак и краска, и их невозможно было разлучить. Однако недаром говорит пословица: «Добрая слава дома лежит, а худая – по свету бежит». Не прошло и полмесяца, как о связи Пань Цзинь-лянь с Си-Мынь Цином говорили уже все соседи. Не знал ничего лишь обманутый У старший.

Но рассказ здесь пойдет о другом. Надо сказать, что в этом же городе проживал паренек лет шестнадцати по фамилии Цяо, а так как родился и вырос он, когда отец его отбывал военную службу в Юньчжоу, то ему и дали имя Юнь-гэ, что означает – браток из Юньчжоу. У этого Юнь-гэ остался в живых только отец. Мальчуган рос ловким и сообразительным и занимался продажей свежих фруктов. Торговал он при кабачках, которых было немало возле уездного управления. Перепадало ему кое-что и от Си-Мынь Цина.

В тот день, о котором идет речь, ему удалось достать корзинку прекрасных груш, известных под названием белоснежных. Он хотел предложить эти груши Си-Мынь Цину и поэтому с корзинкой в руках ходил по улицам, разыскивая его. И вот навстречу ему попался один болтун, который сказал:

– Юнь-гэ, если ты хочешь повидать Си-Мынь Цина, я расскажу тебе, где его найти.

– Сделайте милость, дяденька, – сказал Юнь-гэ, – может, я тогда заработаю пятьдесят монет. Должен же я как-нибудь кормить отца.

Сплетник охотно рассказал:

– Си-Мынь Цин спутался с женой торговца лепешками У старшего и теперь каждый день проводит с ней время в чайной старухи Ван, на улице Цзышицзе. Сейчас он, верно, там, и так как ты еще маленький, то пройдешь туда без помехи.

Маленький пройдоха поблагодарил прохожего и, подхватив свою корзинку, отправился на улицу Цзышицзе, прямо в чайную старой Ван. Увидев старуху, которая сидела на низенькой скамеечке и пряла, он поставил корзинку на землю и поклонился.

– Юнь-гэ, зачем ты пришел сюда? – спросила старуха.

– Я ищу уважаемого господина, – ответил тот, – чтобы заработать немножко денег для старого отца.

– О каком это уважаемом господине ты говоришь? – спросила старуха.

– Вы же хорошо знаете о ком, дорогая матушка, – отвечал Юнь-гэ. – Как раз о том самом.

– Да ведь есть у этого господина имя и фамилия! – рассердилась старуха.

– Фамилия у него из двух иероглифов, – сказал Юнь-гэ.

– Из каких таких двух иероглифов? – спросила старуха.

– Вот вы все шутите, матушка, – отвечал Юнь-гэ, – а я хочу поговорить с господином Си-Мынем, – и, сказав это, он направился в чайную.

– Ты куда это, обезьяна, лезешь?! – крикнула старуха, схватив его за руку. – Разве ты не знаешь, что в каждом доме есть комнаты, куда нельзя входить?

– Да ведь я только его ищу! – сказал Юнь-гэ.

– Обезьянья твоя башка! – крикнула старуха. – Какой там еще уважаемый господин Си-Мынь может быть в моем доме!

– А, ты хочешь одна поживиться? – завопил Юнь-гэ. – Пусть кое-какие крохи и мне перепадут. Думаешь, я не понимаю? – Глупая ты обезьяна! – злобно сказала старуха. – Да чего ты понимаешь-то!

– Ты