Марика, ожидавшая его на балконе, примостилась на крошечной табуретке. Константин встал рядом.

— Я слушаю тебя, — проговорила она.

— Скажи мне, кто этот мальчик?

— Он ведь представился. Его зовут Натанаэль. Как ты видел, он хорошо рисует. У него фотографическая память и идеальный музыкальный слух. Читать и писать он научился в три года, и поэтому его сразу взяли во второй класс — в первом ему делать было нечего. Он учится в хорошей частной школе, и каждую неделю я слышу от его учителей, что мой ребенок — маленький гений.

Константин ждал, но Марика закончила монолог.

— Твой ребенок?

— Да. Наш ребенок, если говорить точнее. — Марика кивнула в направлении приоткрытой двери балкона. — Это твой сын.

Затянувшееся молчание нарушил Натанаэль. Он выглянул на балкон и сказал:

— Бабушка зовет к столу.

— Скажи ей, что мы скоро будем, любимый, — сказала Марика.

Константин посмотрел ему вслед.

— Мой сын, — повторил он. — Вот это сюрприз так сюрприз.

— Когда мы расстались, я была на втором месяце беременности.

— Ты тогда как раз объясняла мне, что такое гормональный пластырь.

Марика улыбнулась.

— Я уже размышляла о том, как тебе это объяснить и как ответить на вопрос: «А почему ты уверена, что это именно мой ребенок?».

— Думаю, нет смысла спрашивать, почему ты ничего мне не сказала?

— Думаю, ты прав.

Константин присел рядом с ней.

— Он похож на меня, — сказал он. — А глаза у него твои.

— Он вылитый ты. Иногда он даже говорит, как ты, и у вас похожие жесты. А еще у него твой характер. Он упрям как черт, уже думает о себе больше, чем следует и имеет на все вещи в мире свое мнение.

— Надеюсь, мигрень он от меня не унаследовал?

— Увы, и мигрень тоже. Он много времени проводит за книгами, неудивительно, что это уже проявилось.

Марика, колебавшаяся вот уже несколько минут, достала сигареты.

— Он живет здесь? — задал очередной вопрос Константин.

— Да. Но ночуем мы вместе. Иногда он приезжает ко мне, иногда я ночую у мамы. Во сне он еще больше похож на тебя. — Она хотела продолжить фразу, но в последний момент осеклась и замолчала. — Знаешь, наверное, прозвучит странно, но я ни минуты не сомневалась в том, что хочу этого ребенка. Мама не отговаривала меня, а отец… отец не очень хорошо это воспринял, но он знал, что меня переупрямить невозможно — это было бы то же самое, если бы он переупрямил самого себя. Наверное, даже хуже.

— Это уж точно, — вставил Константин, правда, без обвинительных ноток в голосе, после чего положил руку на колено. — Присядь-ка. Тебе, наверное, там неудобно.

Марика села к нему на колени.

— У меня не было никакого страха перед беременностью или перед родами, — продолжила она. — Вообще не было никаких опасений, хотя беременность, как ты понимаешь, оказалась для меня полной неожиданностью. Почему-то я сразу приняла это, без размышлений, слез или чего-то там еще. И еще я, может быть… видела в этом какую-то уменьшенную копию наших отношений. Думала, что это будет их продолжением. Что я смогу оставить себе частичку того, что было, даже разрушив все и отмахнувшись от прошлого. Мама, конечно, мне помогла. Я провела с Натанаэлем всего три месяца, и даже эти три месяца работала дома, несмотря на то, что чувствовала себя отвратительно. А потом я вышла на работу. Если бы мама не помогала мне, то пришлось бы худо.

Константин посмотрел на колыхавшуюся от ветра занавеску.

— Нам нужно определиться с этим.

— С чем? — не поняла Марика.

— С тем, что произошло между нами за эти несколько дней. Мы должны расставить все по местам.

— Разве я не сказала, что я тебя…

— Этого недостаточно.

Она затянулась в последний раз и потушила сигарету в пепельнице.

— Понимаешь, я чувствую себя не в своей тарелке. До тебя я не возвращалась еще ни к одному мужчине.

— Я до тебя тоже не возвращался ни к одной женщине.

— Да, вот только мужчин у меня было раза в два больше, чем у тебя женщин. Ладно, не важно. — Марика потрепала волосы. — Это начать все сначала. Понимаешь? С самого начала. С нуля. По крупицам.

— Я понимаю. — Константин обнял ее за плечи. — Поверь, мне тоже нелегко. Во мне до сих пор живы воспоминания о Лие. И, думаю, они будут жить еще очень долго. Вероятно, это неправильно, так не должно быть, и я повел себя как последний сукин сын, когда позвонил своей бывшей жене и пригласил ее на ужин после семи лет молчания. Но я люблю тебя, Марика.

Она поцеловала его пальцы и накрыла его руки своими.

— Ты сукин сын, — сказала она, — но очень умный. Если бы еще не твоя гадкая работа…

— У меня не гадкая работа, — перебил Константин.

— Если мой мужчина вынужден носить табельное оружие, у него гадкая работа.

— А если бы твой мужчина решил вернуться в армию? У него тоже было бы табельное оружие. Это не была бы гадкая работа?

Марика недовольно посмотрела на него.

— Вам, мужчинам, только и подавай возможность доказать, что вы герои.

— Хватит, — опять перебил ее Константин. — Кажется, мы договаривались не обсуждать мою работу?

— Я передумала, — ответила Марика коротко. — Я не хочу думать о том, что завтра тебя убьют.

— Меня никто не убьет. Разве что ты меня замучаешь до смерти этой неопределенностью.

Она порывисто поднялась и отошла от него на пару шагов.

— Я ненавижу твою работу, — сказала она. — Потому что она забрала тебя у меня.

— Этого больше не будет. Теперь забирать меня у тебя будет только магистерская диссертация.

— Как же ты любишь издеваться надо мной!

— Такой уж у меня характер. — Он встал. — Давай закончим разговор о табельном оружии, работе и диссертациях. Нас ждут. После обеда мы поедем в Тайное Место. Как ты на это смотришь?

Марика сразу же поняла, что он имеет в виду, и довольно заулыбалась.

— Очень даже положительно. А после Тайного Места мы поедем к тебе?

— А что ты будешь делать, если ко мне кто-нибудь ворвется, и мне нужно будет воспользоваться табельным оружием?

— Я буду подавать тебе патроны.

Марика собрала волосы, попыталась расчесать их пятерней и, осознав, что это бесполезно, со вздохом принялась заплетать их в косу.

— Уже седьмой час, — сообщила она. — Берта ждет нас к ужину.