Алеклия, находящийся на палубе своего корабля – прекрасной флурены-вискосты по имени «Саталикоза», ничего не знал о происходящем у торгового порта. А если бы узнал, изрядно бы рассердился. Но пока он оставался в неведении и, стоя в бертолетовой мужской плаве свободного покроя и тонком венце на вершине носовой церемониальной надстройки, наслаждался всем, что видел вокруг. Эти берега, заполненные ликующими грономфами, эти кружащие стаи голубей, эти воздушные шары в синем небе… Он старался запомнить все, каждую, даже несущественную деталь, будто в этом была жизненная необходимость. И теплая радость заливала сердце…

Над Грономфой и над Внутренним озером вдруг появилась огромная радуга, и все увидели в этом великое предзнаменование. Эгоу, Божественный! Пусть бежит твой корабль по мягким волнам, не зная усталости, до самых Оталарисов, пусть твой путь будет украшен яркими подвигами, которые навсегда останутся в наших сердцах и запомнятся на века!

На окраине торгового порта, в плотной толпе зевак, стояли два невеселых человека: один, вооруженный морской рапирой и похожий на яриадца, а другой – с лицом, покрытым старыми шрамами и изъеденным оспой, держал в руках граненую дубинку стража порядка. То были Арпад и Кирикиль, пришедшие проводить своих хозяев. На время похода слуга ДозирЭ был определен в «Двенадцать тхелосов» в помощь Арпаду, разрывающемуся на части из-за нахлынувшего большого количества посетителей и постояльцев.

– Я чувствую недоброе, – говорил Кирикиль бывшему десятнику гиозов, разглядывая корабли «Белой Армады», будто надеясь увидеть ДозирЭ. – Эта оборотливая девица из акелин опять за ним увязалась. Мало было из-за нее неприятностей в городе, так она и здесь тут как тут. Видят Великаны, добром это не кончится!

– Как ты смеешь так говорить о возлюбленной своего хозяина? – распекал его Арпад. – Не знай я, какой ты преданный слуга и верный боец, так дал бы тебе дубинкой по лбу. Когда я был городским стражником, можешь мне поверить, немало глупых голов поумнело от моих ударов, а одному инородцу я даже выбил глаз.

– Да что ты, рэм! Я люблю своего хозяина, даже больше, чем себя, и готов умереть за него. Но послушай битого яриадца: сложит наш герой свою буйную голову из-за ее черных глаз.

На этот раз Арпад не нашелся что ответить: может быть, потому, что и сам так думал?

Тем временем с кораблей поднялись тяжелые боевые корзины, увлекаемые в небо шестидольными вытянутыми, словно мясная кишка, оболочками. Всё это были новые воздушные шары, прозванные «морскими». По сравнению с обычными они имели множество преимуществ: были маневренны, лучше подчинялись парусам, поднимались выше и были менее уязвимы.

Публика на берегу от удивления раскрыла рты. Матри-пилоги, а их насчитывалось не меньше сотни, выстроились в воздухе в круг и замерли, лишь слегка покачивая корзинами. Корабли в заливе тоже остановились и подняли весла над водой.

Тут откуда-то из укромного места появилась пиратская вистрога и ринулась на веслах к кораблю Инфекта. Она явно готовилась к нешуточной атаке. Толпы в порту загудели, не понимая, что происходит.

Когда вистрога оказалась под воздушными шарами, из корзин вдруг полетели вниз горящие зангнии и стрелы. Пиратская галера вспыхнула в разных местах и замедлила ход, а когда огонь разошелся по палубе и надстройкам – и вовсе остановилась. Люди на палубе и гребцы, бросившие весла, попрыгали в воду. Враг был уничтожен. Народ облегченно вздохнул и возрадовался, уразумев, что это всего лишь представление.

Между военным и торговым портом, у самой воды на каменных трибунах, обращенных к Внутреннему озеру, сидело около двух тысяч знатных грономфов. Слуги разносили по рядам на огромных блюдах дымящиеся и пахнущие зузукой куски мяса и горы разнообразных плодов, предлагали охлажденное вино и горячие настои. Зрелище, которое открывалось глазам этих влиятельных горожан, было столь захватывающим, а угощения столь славными, что никто из них не сожалел о потраченном инфекте.

В это время мимо трибун левым бортом проплывала на веслах, сверкая золотом и паладиумом, флурена-вискоста Инфекта – могучий корабль длиной не меньше ста шагов, с бортами, обитыми бронзовыми листами, и с ужасным тараном спереди. Весла в два ряда, подчиняясь невидимым командам, стройно поднимались из воды, на мгновение красиво замирали, слажено заходили далеко вперед и мягко опускались в воду. На верхней палубе между широкими зубцами бойниц стояли воины Белой либеры в золотых панцирях и в золотых шлемах, красуясь многочисленными наградами. За ними на надпалубах виднелись механизмы, опутанные снастями: морские вороны, «когти гаронна» и остовы метательных установок. Между мачтами громоздились обитые железом башни, а на широкой приподнятой корме рядом с подмостками для матри-пилоги возвышался гигантский камнемет. На многочисленных реях шумели, купаясь в тугих воздушных потоках, белоснежные полотнища с изображенными на них золотыми львами. На носу, украшенном пестрыми цветочными гирляндами, в одиночестве стоял Божественный и словно парил над морской гладью.

– Алеклия великолепен, – говорил находящийся здесь партикулис Вишневой армии, обращаясь к айму того же воинства.

Этот партикулис, которого звали Нелиавтхом, некоторое время вглядывался в лица телохранителей Инфекта, стоящих на палубе, а потом спросил:

– А что твой неуловимый ДозирЭ, до сих пор носит белый плащ?

– К сожалению, – отвечал Сюркуф. – Все мои труды, рэм, которым я посвятил полтора года и из-за которых немало пострадал, пока не увенчались успехом. Опасный предатель продолжает находиться в наших рядах, и мало того – подобрался к самому Инфекту. И никто мне не верит – я в отчаянии!

– Не печалься, мой друг, всё не так уж и плохо. Тебе вернули звание айма, ты служишь в Грономфе, в Круглом Доме, а не где-то в далекой дикой стране. Еще немного – и твое плечо украсят хвостики цинитая. Чего еще желать?.. Если честно, то я тебя не понимаю. Ну хорошо, сначала ты преследовал ДозирЭ по велению Круглого Дома, как опасного лазутчика, которого сам и упустил. Но сегодня тебя никто не принуждает делать это, ты действуешь по собственной воле. Зачем тебе лишняя морока? Разве у тебя мало других забот?

Партикулис остановил слугу, выбрал на блюде, которое тот нес, самый большой персик, величиной с кулак, ловким движением кинжала рассек плод вместе с косточкой на две части и половину любезно протянул собеседнику. Сюркуф взял, откусил, равнодушно разжевал медовую мякоть, безучастно проглотил и отвечал:

– Нет, я слишком верен Авидронии, и ее враги навсегда становятся моими врагами. Я много сделал, чтобы уничтожить этого негодяя, и сделаю еще больше, Гномы свидетели! И не успокоюсь, пока его не настигнет шпата или клетка. А справедливость рано или поздно всё равно восторжествует!

– Так тому и быть, – подытожил Нелиавтх, отнесшийся, впрочем, к этому разговору совершенно безразлично.

Наконец, после всех маневров, корабль Инфекта устремился в пролив, и за ним потянулись оставшиеся галеры. Пиратская вистрога догорала и медленно погружалась в воду. Воздушные шары уже были где-то на горизонте.