Неудивительно — умного человека всегда тянет к умному человеку вне зависимости от возрастной разницы…

С горькой иронией и глубоко запрятанной злостью, отстаивая идеи могучего русского флота, Головнин писал: «Дерзновенно было бы с моей стороны в деле политическом возражать людям, политикой занимающимся по должности, людям, украшенным пудрою и шитыми кафтанами. Но, как известно, не всякий тот герой, кто носит шпоры и мундиры; не всяк тот тонкий дипломат, кто почтен званием посла, и не на всех тронах сидят Соломоны… И я не считаю себя обязанным слепо согласиться с мнением, что истребление русского флота для России нужно…»

Разносторонне образованный, подлинно интеллектуальный, Головнин был как выдающимся военно-морским мыслителем, так и выдающимся практиком. В 1823 году он назначается генерал-интендантом флота, а с 1827 года в его ведение были переданы также Кораблестроительный, Комиссариатский и Артиллерийский департаменты.

В своём труде «О состоянии русского флота в 1824 году», даже через тридцать лет после смерти автора изданном под псевдонимом «Мичман Мореходов», Головнин писал о миллионах, «от содержания наших морских сил похищенных». Но у генерал-интенданта были права немалые, а с 1827 года — немалые и возможности. И Головнин пользовался своими правами и возможностями в полной мере. Так поступали до него и другие. Но если почти все эти «другие» пользовались своими государственными постами для «поправки» личных дел, то Головнин хотя бы на время изменил направление казённого денежного потока — не в карманы казнокрадов, а на постройку кораблей. За время его генерал-интендантства на балтийских и архангельских верфях было построено 26 линейных кораблей, 26 фрегатов, а всего — до двухсот новых судов, включая десять военных пароходов!

Общерусское значение этой чертовски русской исторической фигуры выявляется и в том, что Головнин был избран почётным членом Харьковского университета. Как это верно! Ведь он, ставший формально сановником, так и не стал ни в чём «столичной штучкой», всю жизнь оставаясь истинным сыном всей земли Русской — от Петербурга и Харькова до Петропавловска-Камчатского и Ново-Архангельска. А в последние свои годы он был ещё и членом Совета РАК.

Скончался Василий Михайлович Головнин пятидесяти пяти лет от роду — в 1831 году. Как сообщают источники — от холеры. Его друг и одногодок Рикорд умер в 1855 году, и уже поэтому можно судить, что ушёл Головнин до обидного рано и, если позволено так сказать, — не вовремя. В том же году и от той же — если верить источникам — причины умер другой образованнейший и деятельный русский патриот — исследователь Русской Америки и Дальнего Востока адмирал Гавриил Андреевич Сарычев, с 1828 года — генерал-гидрограф Главного морского штаба (по некоторым данным, он в 1828–1830 годах исполнял также должности морского министра и начальника Морского штаба). И мы уже никогда не узнаем, как там было на самом деле — то ли адмиралы действительно пали жертвами холерного вибриона, то ли к их смерти приложил руку в удобной ситуации всё тот же туманный Альбион, а возможно, и Вашингтон.

При всей опасности быть обвинённым в политической паранойе, не могу не сказать, что подозревать «коварную англичанку» и здесь повод есть — совпадение сроков смертей двух великих русских адмиралов заставляет как минимум задуматься. Во время той холеры по столице ходили слухи, что, мол, народ травят поляки и доктора, подкупленные поляками. Польское восстание 1830–1831 годов, где шляхетных поляков самих подкупали, было только-только подавлено, и политические основания у подобных слухов об «отравителях» имелись. Однако имели ли эти слухи хоть какую-то реальную базу?

Не знаю… Но знаю, что и фактический наместник Польши цесаревич Константин Павлович скончался тоже в 1831 году. И тоже — как сообщают источники — от холеры. И от неё же — если верить источникам — скончался в 1831 году один из наиболее выдающихся усмирителей Польского восстания граф и фельдмаршал Иван Иванович Дибич-Забалканский…

Если бы речь шла о неграмотной Марусе, евшей немытые фрукты и не мывшей руки перед едой, то всё было бы понятно — холера, как известно, болезнь немытых рук. Но настолько повальная смерть высших сановников?

В истории русского парусного флота много славных имён, однако даже среди них не теряется имя Александра Ивановича Казарского, командира 20-пушечного брига «Меркурий», выдержавшего 14(26) мая 1829 года бой с двумя турецкими линейными кораблями о 110 и 74 орудиях. С тех пор в Севастополе стоит скромный памятник Казарскому с точной надписью на нём: «Потомству в пример». И вот что написал о Казарском современный биограф Николая I Л.В. Выскочков: «В 1831 году в чине капитана 1-го ранга он состоял при Николае I и руководил охраной императорской семьи во время эпидемии. Умер А.И. Казарский при невыясненных обстоятельствах, официально от холеры (скорее всего он был отравлен)…»

Тридцатипятилетний Казарский умер, правда, не в 1831-м, а в 1833 году — во время ревизии им Черноморского флота. Умер в Николаеве, где обнаружил крупные хищения. Однако смерть ещё одного способного русского моряка «от холеры» на размышления не навести не может.

10 мая 1831 года была образована Сибирская (Охотская) военная флотилия с главной базой в Охотске (с 1849 года главной базой стал Петропавловск-Камчатский, а с 1872 года — Владивосток). Флотилия имела задачей охрану берегов русской Азии и тихоокеанских островов. Как Головнин, так и, тем более, Сарычев не могли не иметь к этому важнейшему акту непосредственного отношения. А логическим развитием идеи отдельной Сибирской флотилии была идея уже Тихоокеанской флотилии с главной базой в Ново-Архангельске. Причём обе флотилии пополнялись бы судами с Балтики — как то делалось реально в случае Сибирской флотилии. Но можно было бы пополнять состав двух восточных флотилий и за счёт кораблей Черноморского флота — если бы Николай оставил южных славян их собственной судьбе под турками и не обострял постоянно «восточный» вопрос.

Останься Головнин и Сарычев в 1831 году живы, они, вне сомнений, сделали бы всё для доведения идеи о наращивании мощи России на Тихом океане до логической точки — образования и второй флотилии с перспективой организации единого Тихоокеанского флота. А это было бы серьёзным, если не смертельным ударом для перспектив гегемонии англосаксов на Тихом океане.

Так или иначе, в 1831 году Русская Америка и русское тихоокеанское дело лишились двух крупных не просто героических, но и системно значимых государственных фигур. В последующем выдвинулась лишь одна подобная — тоже крупная — фигура Фердинанда Петровича Врангеля.

ВОЗВРАЩАЯСЬ в Ново-Архангельск времён Врангеля, сразу отмечу, что в качестве Главного правителя русских колоний в Америке он сменил Петра Егоровича Чистякова. В современных описаниях правления Чистякова есть некоторое противопоставление его даже Баранову — мол, Чистякову удалось наладить отношения с тлинкитами. Но, в конечном счёте, всё это было плодами политики Баранова. Баранов продемонстрировал тлинкитам справедливость суровую во времена, когда пытался оградить Русскую Америку от произвола янки. Во времена Чистякова в этом нужды уже не было — произвол был узаконен Конвенцией 5 апреля 1824 года, и янки не было нужды подстрекать тлинкитов-колошей против русских.