Получив столь строгие указания, Постышев постарался продемонстрировать активность на поприще выкорчевывания «вражеского подполья». Этим обстоятельством воспользовались в Москве как предлогом для дальнейших атак на Постышева. 8 января 1938 г. заведующий отделом руководящих партийных органов Г. М. Маленков подал на имя Сталина докладную записку, в которой сообщал, что Куйбышевский обком в течение последних трех месяцев распустил 30 райкомов партии, руководство которых было объявлено врагами народа. «Считаю такие действия Куйбышевского обкома ВКП(б) политически вредными и по своим последствиям явно провокационными», — писал Маленков. В представленном Маленковым проекте постановления Политбюро по данному вопросу предлагалось объявить выговор бюро обкома, в том числе Постышеву. Однако Сталин внес в проект Маленкова новый пункт: освободить Постышева от обязанностей первого секретаря Куйбышевского обкома с направлением его в распоряжение ЦК ВКП(б)[1034]. В таком виде постановление «О политически ошибочных решениях Куйбышевского обкома ВКП(б)» было утверждено Политбюро 9 января 1938 г.[1035]

Через несколько дней это решение Политбюро послужило основанием для избиения Постышева на январском пленуме ЦК ВКП(б). Формально в повестке дня пленума вопрос о Постышеве не стоял. Однако фактически ему посвятили чуть ли не целый день заседаний, разыграв спектакль в лучших традициях сталинской школы политических интриг. Начало пленума не должно было вызвать у Постышева особой тревоги. Критика в его адрес, прозвучавшая в основном докладе Г. М. Маленкова, не выходила за рамки недавно принятого решения Политбюро о Куйбышевском обкоме. Никто не ставил под сомнение правомерность исполнения Постышевым обязанностей кандидата в члены Политбюро. А поэтому и сам Постышев, поднявшись на трибуну пленума, произнес речь, которую и должен был произнести кандидат в члены Политбюро, пусть и раскритикованный, но прощенный. Признав в немногих словах свои ошибки, Постышев начал высказываться по повестке дня, но неожиданно был атакован многочисленными обличающими репликами и вопросами, тон которым задавали из президиума Ежов, Молотов, Маленков и другие. Это был старый и испытанный способ расправы с неугодными на партийных съездах и пленумах. Оппозиционерам и опальным деятелям устраивали настоящие обструкции: забрасывали негодующими выкриками, разоблачали, унижали. После такой демонстрации со стороны президиума, каждый поднимавшийся на трибуну пленума начинал и заканчивал свое выступление осуждением Постышева. Особенно отличился на этом поприще второй секретарь Куйбышевского обкома Н. Г. Игнатов. Он резко обрушился на своего шефа, обвинив его во многих грехах[1036]. Решающим было выступление Л. М. Кагановича. Его речь, однозначно осуждающая, была тем не менее в некотором отношении примечательной. Как член Политбюро, Каганович, явно выполняя поручение Сталина, демонстрировал непредвзятость руководства партии к Постышеву. «Тов. Постышев, по-моему, как крупный политический руководитель обанкротился, — говорил Каганович […] — Центральный комитет партии имел в виду наметить тов. Постышева в качестве председателя Комиссии советского контроля […] Теперь, после такой речи, я думаю, что вряд ли Центральный комитет сумеет доверить ему такой пост […] Если у т. Постышева нет никаких более глубоких причин и болезней в своем отношении к Центральному комитету партии, если он сумеет искренне и честно перестроить себя, поджать свое самолюбие и работать по-большевистски на любой работе, — тогда он сумеет сохранить себя как работника в партии. А если у него пороху не окажется для этого, то, каковы бы ни были заслуги работника в прошлом, каково бы ни было его происхождение […] партия должна осудить подобные грубые ошибки […]»[1037].

Выслушав эти обвинения, пытавшийся поначалу протестовать и объясниться Постышев стал хвататься за последнюю соломинку, которую, казалось, подал ему Каганович, сдался и стал каяться: «Я, товарищи, только одно могу сказать, что я признаю целиком и полностью свою речь, которую я произнес здесь, неправильной и непартийной. Как я произнес эту речь, я и сам понять не могу. Я прошу пленум ЦК простить меня. Я никогда не был не только с врагами, но всегда боролся против врагов, я всегда вместе с партией дрался с врагами народа от всей большевистской души и буду драться с врагами народа от всей большевистской души. Я ошибок наделал много. Я их не понимал. Может быть, я и сейчас их еще не понял до конца. Я только одно скажу, что я речь сказал неправильную, непартийную и прошу пленум ЦК меня за эту речь простить»[1038].

Теперь Постышев предстал перед членами ЦК и достаточно широким кругом посвященных (а стенограммы пленума, как обычно, рассылались на места) не упорствующей жертвой, способной вызвать сочувствие, а раскаявшимся грешником, получившим по заслугам. (Этот прием непременного публичного раскаяния Сталин, кстати, использовал постоянно.) Вслед за раскаянием же, как обычно, следовал удар. Взяв слово в самом конце заседания 14 января, Сталин неожиданно заявил о необходимости вывести Постышева из состава кандидатов в члены Политбюро. На освободившееся место Сталин предложил Хрущева[1039].

Судьба Постышева была предрешена. Через несколько недель после январского пленума Политбюро решило передать дело Постышева в Комиссию партийного контроля. В КПК к обвинениям в провокационном избиении кадров прибавились новые: подобранные Постышевым сотрудники оказались-де шпионами, а он «по меньшей мере» знал о наличии «контрреволюционной организации» и был осведомлен об участии в ней своих ближайших помощников. 17 февраля Политбюро утвердило решение КПК об исключении Постышева из партии[1040]. Вслед за этим он был арестован и расстрелян.

Обстоятельства расправы с Постышевым не дают оснований усматривать в нем серьезного оппонента Сталина. Нотки недовольства, сквозившие в выступлениях Постышева (как на февральско-мартовском 1937 г., так и на январском 1938 г. пленумах), свидетельствовали скорее о стремлении Постышева защитить свое положение в руководстве партии, об обиде на несправедливые гонения. Только в одном отношении судьба Постышева отличались от судьбы других репрессированных членов Политбюро. Мало с кем из них Сталин вел столь длительные игры. Расправы чем дальше, тем больше становились скорыми, без создания видимости непредвзятости. Большевики ленинского поколения оказались совершенно бессильными перед Сталиным. Их немногочисленные и слабые попытки к самозащите были без труда сломлены вождем, опиравшимся на страх и разобщенность партийного генералитета и силу НКВД.