– И все-таки… Мы ведь уважаем все религии. Любая религия платит дань Сумеречным охотникам. Так мы живем. Так что это кажется…

– Неуважительным? – Джулиан невесело улыбнулся. – Эмма, ты не видела того, что видел я. Того, что натворил Малкольм. Он разорвал ткань того, что делало эту церковь святым местом, в клочья. Он пролил кровь, а потом тут пролилась и его собственная. А когда в церкви происходит такая бойня, это хуже, чем в любом другом здании. – Он с силой провел рукой по волосам. – Помнишь, что Валентин сделал с Мечом Смерти, когда забрал его из Безмолвного Города?

Эмма кивнула. Все это знали. Это вошло в историю Сумеречных охотников.

– Он изменил его. Раньше меч принадлежал серафимам, а потом стал принадлежать аду. Валентин превратил добро в зло.

– И эту церковь тоже изменили. – Джулиан откинул голову назад, чтобы посмотреть на колокольню. – Каким бы это место в свое время ни было святым, сейчас оно настолько же нечисто. И демонов будет и дальше к нему притягивать, они будут прорываться в наш мир, и не станут сидеть на месте – они пойдут в деревню. Станут опасны для тех, кто там живет. И для нас.

– Убеди меня, что тебе не просто хочется сжечь дотла церковь в качестве громкого заявления.

Джулиан вежливо ей улыбнулся – той улыбкой, которая вызывала к нему всеобщую любовь и доверие и придавала безобидный вид. Даже незапоминающийся. Но Эмма видела ее насквозь – до самых бритвенных лезвий под ней.

– Я не думаю, что кому бы то ни было тут захочется слушать мои аргументы.

Эмма вздохнула.

– Здание каменное. Нельзя просто взять и нарисовать на нем огненную руну, а потом ждать, что оно вспыхнет как спички.

Джулиан посмотрел на нее.

– Я не забыл, что случилось тогда в машине, – сказал он. – Когда ты меня лечила. Я знаю, на что способна руна, которую мы рисуем, подпитываясь энергией друг друга.

– Ты хочешь, чтобы я тебе помогала?

Джулиан повернулся к церковной стене – серому граниту, в котором через равные промежутки были заколоченные окна. Вокруг буйно пробивалась трава, вся в звездочках одуванчиков. Издали слабо доносились крики играющих на пляже детей.

Джулиан протянул руку со стилом и начертил руну на каменной стене. Рисунок вспыхнул, по краям забились язычки пламени. Огонь. Но пламя быстро угасло, впитавшись в камень.

– Положи на меня руки, – велел Джулиан.

– Что? – Эмма не была уверена, что поняла его правильно.

– Если мы прикоснемся друг к другу, будет легче, – заметил он. – Положи мне руки на спину или на плечи.

Эмма подошла к нему сзади. Джулиан был выше нее; поднимать руки к его плечам значило бы очень неловко вытянуться. Стоя так близко к нему, она чувствовала, как поднимается его грудь при дыхании, видела крошечные веснушки на шее сзади – там, где ветер отбросил в сторону волосы; видела, как широкие плечи переходят в узкие талию, бедра и длинные ноги.

Она положила руки ему на пояс, как будто ехала у него за спиной на мотоцикле – под куртку, но на футболку. Его кожа под хлопком была теплой.

– Ну, хорошо, – сказала она. Его волосы шевелились от ее дыхания; по коже пробежала дрожь. Эмма это почувствовала. Она сглотнула. – Давай.

Она прикрыла глаза, пока стило царапало по стене. От Джулиана пахло свежескошенной травой – неудивительно, ведь он валялся в траве вместе с вырывающимся пикси.

– Почему никто не станет слушать? – спросила она.

– Что слушать? – Джулиан потянулся наверх. Его футболка задралась, и Эмма почувствовала, что ее руки теперь касаются голой кожи, напряженных мышц пресса. У нее перехватило дыхание.

– Твои аргументы, – произнесла Эмма, когда пятки Джулиана вновь опустились на землю. Ее руки теперь запутались в ткани его футболки. Она подняла глаза на еще одну руну Огня: эта была глубже, чернее, и ее пламя ярко сияло. Камень вокруг нее начал трескаться…

И затем огонь погас.

– Может не сработать, – сказала Эмма. Сердце у нее колотилось. Она хотела, чтобы это сработало – и в то же самое время не хотела. Их руны должны были быть мощнее, если они создавали их вместе; так было у всех парабатаев. Но этой силе был предел: она работала, только если парабатаи не были друг в друга влюблены. Джем, впрочем, подал это так, словно их сила могла быть почти беспредельной – и расти, пока не уничтожит их самих.

Джулиан больше ее не любил; она поняла это, глядя, как он целовал ту девушку-фэйри. И все равно, видеть доказательство этого воочию было бы тяжело.

Но, может, для нее это было бы лучше всего. Реальность все равно придется признать – так пусть это случится раньше, а не позже.

Она обвила Джулиана руками, сцепив пальцы у него на животе, прижалась грудью к его спине. Она почувствовала, как Джулиан напрягся от неожиданности.

– Попробуй еще раз, – сказала она. – Помедленней.

Дыхание Джулиана участилось. Он поднял руку и стал выцарапывать на камне еще одну руну.

Руки Эммы инстинктивно поднялись ему на грудь. Она слышала, как спотыкается и срывается стило. Ее ладонь лежала на сердце Джулиана, которое бешено колотилось о ребра.

Сердце Джулиана. Она сотни тысяч раз слышала, как оно бьется, или чувствовала его удары, как будто рядом мчится скорый поезд. В шесть лет она свалилась со стены, на которую ее посадили, и Джулиан ее поймал; они вместе упали на землю, и она услышала, как бьется его сердце. Она вспомнила, как билась жилка у него на горле, когда в Зале Совета он держал Меч Смерти. Как они бегали наперегонки по пляжу, а потом он клал ее пальцы себе на запястье и после высчитывал свой пульс за минуту. Синкопирующий ритм, когда их сердца бились в унисон во время церемонии парабатаев. Рев его крови, когда он выносил ее из океана. Размеренное биение сердца, когда той же ночью она положила голову ему на грудь.

Ее тело вздрогнуло от мощи воспоминаний, и она почувствовала, словно их сила пульсирует сквозь нее и вливается в Джулиана, как бичом прогнав мощь руны сквозь его руку, пальцы, стило. Огонь.

Джулиан судорожно втянул в себя воздух и выронил стило, конец которого сиял красным. Он отшатнулся и высвободился из рук Эммы. Она едва не споткнулась, но он подхватил ее и оттащил подальше от здания, в церковный двор. Оба, тяжело дыша, смотрели во все глаза: руна, которую Джулиан начертил на стене церкви, прожгла камень насквозь. Доски, которыми были заколочены окна, трещали, наружу вырывались оранжевые языки пламени.

Джулиан посмотрел на Эмму. Огонь – больше, чем просто отражение – трещал и искрился в его глазах.

– Мы это сделали, – сказал он, и повторил еще громче: – Мы это сделали.

Эмма тоже смотрела на него. Она сжимала его руки, ощущая твердые мускулы. Джулиан словно светился изнутри от восторга, его кожа обжигала.

Их взгляды встретились. И это был Джулиан, ее Джулиан, который ничего от нее не скрывал – лишь алмазная ясность глаз и горящий взгляд. Эмма почувствовала, как ее сердце рвется из груди. Она слышала рев окружившего их пламени. Джулиан подался к ней, ближе, сметая ее уверенность в том, что им нужно держаться подальше друг от друга.