— Вот этого человека я знаю, — осмотрев всех четверых сидевших перед ним мужчин, заявил гаишник, указав на Бородина.

— При каких обстоятельствах вы с ним познакомились? — поинтересовался Григоренко, стоявший неподалеку.

— В прошлый вторник я только заступил на дежурство, как на углу, напротив церквушки, произошло ДТП — этот мужчина сбил пожилого человека, который пытался перебежать дорогу в неположенном месте.

— Вы уверены в том, что это именно этот человек сидел за рулем?

— Уверен, — практически без запинки ответил гаишник. — Он ехал на светлых «Жигулях» и правым бампером ударил того человека. Я проверил у водителя документы — он был инструктором ЦК КПСС. К сожалению, его имя и фамилию я не запомнил, но вот лицо — очень хорошо. Да вы спросите его самого, — и гаишник повернулся голову к Григоренко.

— Мы его уже спросили — ваши показания сходятся, — кивнул головой шеф контрразведки. — Но вот что стало с пострадавшим?

— А ничего не стало — он отряхнулся и побежал дальше.

— И вы не стали проверять у него документы?

— Он очень торопился, к тому же был трезв и не вызывал серьезных нареканий, — пожал плечами милиционер.

— А как он выглядел, вы запомнили?

— Лет шестидесяти, среднего роста, седой и в очках. Чем-то похож на ученого.

— Чем же? — вскинул брови Григоренко.

— Такой же рассеянный.

— Если я вам покажу его фотографию, вы сможете его опознать?

В этом месте разговора Бородин впервые за это время сильно напрягся, хотя внешне это напряжение не было заметно — лицо Бородина по-прежнему оставалось бесстрастным.

— Я, конечно, попытаюсь, хотя не уверен, — ответил на вопрос контрразведчика гаишник.

Григоренко прошел к своему столу и, достав из его верхнего ящика фотографию Исаака Киршмана, протянул ее милиционеру. Тот в течение нескольких секунд смотрел на человека, изображенного на фото, после чего произнес:

— Вроде бы, похож.

— Так вроде бы или все-таки он? — продолжал допытываться Григоренко.

— Да, это он, — определился, наконец, с окончательным ответом гаишник.

— В таком случае, спасибо и не смею больше никого задерживать, — подвел итог этому мероприятию Григоренко.

Однако, когда все присутствующие направились к двери, шеф контрразведки произнес:

— А вас, Александр Терентьевич, я попрошу остаться еще буквально на пять минут.

Когда дверь за ушедшими закрылась, Григоренко подошел к Бородину и, глядя ему в глаза, произнес:

— Примите мои извинения за доставленные неудобства. Сами понимаете — служба.

— Понимаю, — кивнул головой Бородин.

— Перед своим начальством можете не отчитываться — я уже это сделал, — сообщил Григоренко.

— Спасибо, это очень кстати, учитывая нынешние строгие времена, — улыбнулся Бородин. — Я могу идти, Григорий Федорович?

— Конечно, до свидания, — и шеф контрразведки первым протянул руку для прощального рукопожатия.

Направляясь к двери, Бородин буквально затылком чувствовал, что хозяин кабинета буравит его спину своим проницательным взглядом. И этот взгляд однозначно говорил о том, что история взаимоотношений двух этих людей еще далека от своего завершения.

Правительственная «Чайка» мчалась по бетонному шоссе мимо лесного массива, над которым сияло закатное солнце. Андропов сидел на заднем сиденье у окна и, погруженный в свои мысли, молча наблюдал за этим пейзажем. Как вдруг на последнем повороте перед выездом на трассу, ведущую к даче генсека, Андропов заметил сиротливо стоявшего на обочине дороги седого старика в несуразном для этого времени года длинном, до пят, одеянии — балахоне. Он стоял, опершись обеими руками на кривой посох и выглядел так, как будто только что сошел с полотна древнего живописца. На какое-то мгновение взгляд Андропова встретился с взглядом старика, и будто молния пронзила сознание Генерального секретаря.

— Алексей, останови машину, — попросил Андропов водителя, берясь за ручку двери.

В следующую секунду он выбрался из «Чайки», а на порыв своих прикрепленных последовать за ним, остановил их легким взмахом руки. После чего неспешным шагом подошел к старику.

— Доброго дня вам, отец, — обратился генсек к старцу. — Куда путь держите?

— Неисповедимы пути Господни, сын мой, — ответил старик, не меняя позы. — Мой путь мне известен, а вот знаешь ли ты свой?

— Не знаю, отец, расскажите, если знаете.

— Видишь солнце, которое клонится к закату? — спросил старик, указывая кривым пальцем в небо. — Так и твой путь уже на излете. Он мог быть длиннее, но ты из тысячи возможных решений выбрал самое неверное.

— Какое же, отец?

— Ты разбудил ветер с Востока, который очень скоро сметет тебя с ладони Господней. А те, кого ты выбрал своими учениками, окажутся недостойными этого звания.

— И ничего нельзя изменить?

— Можно, если тебе удастся повернуть реки вспять и путь солнца на небе. Тебе это по силам?

— Нет, отец.

— Значит, оставь все, как есть. Ты уже заглянул в вечность и оставил свой след на ладони Господней.

— Спасибо, отец, я все понял, — и Андропов почтительно склонил голову перед стариком.

Все, что ему надо было узнать, он узнал.

Правительственная «Чайка» мчалась по бетонному шоссе мимо бескрайних хлопковых полей. Рашидов сидел на заднем сиденье у окна и, погруженный в свои мысли, молча наблюдал за вечерним пейзажем. Как вдруг на одном из поворотов, когда автомобиль сбавил скорость, его взгляд выхватил, сиротливо стоявшего на обочине дороги седого старика в поношенном стеганом халате. Он стоял, опершись обеими руками на кривой посох и выглядел так, как будто только что сошел с полотна древнего живописца. На какое-то мгновение взгляд Рашидова встретился с взглядом старика, и будто молния пронзила сознание первого секретаря.

— Николай, останови машину, — попросил Рашидов водителя и тут же добавил, обращаясь к охраннику, сидевшему на переднем сиденье: — Садулложон, останься на месте.

В следующую секунду Рашидов выбрался из «Чайки» и неспешным шагом подошел к старику.

— Салам аллейкум, ота, — обратился первый секретарь к старцу. — Куда путь держите?

— Неисповедимы пути Всевышнего, сын мой, — ответил старик, не меняя позы. — Мой путь мне известен, а вот знаешь ли ты свой?

— Не знаю, ота, подскажите, если знаете.