– Шатун! – крикнул стоявший рядом с Добротой плечистый урс, и крик его подхватили несколько тысяч урсских глоток.

Боярин Драгутин поднимался медленно, а когда выходил из круга, то его изрядно пошатывало. Но вышел он сам, и сумрачный Иллурд первым признал его правоту и повторил приговор, уже произнесенный урсскими ратниками:

– Шатун и ближник Лесного бога.

А Багун был жив и даже, кажется, не сильно изранен. Поднялся он хоть и с чужой помощью, но на ногах держался. Из круга он не выходил, ждал приговора Шатуна. Старый Иллурд сжал рукоять меча, готовый выполнить озвученную волю Лесного бога.

– Пусть живет, – хрипло сказал Драгутин, – для искупления прежних грехов.

Иллурд с видимым облегчением выпустил из побелевших пальцев рукоять меча. Багуну старик не завидовал, ибо с такой тяжестью в душе лучше умереть, чем жить. Но тем справедливее был приговор Лесного бога и его Шатуна.

Борислав Сухорукий получил весть от гана Ачибея о стремительном продвижении печенежской орды к радимичским рубежам. По словам гонца, орда должна была подойти завтра к вечеру. Для Борислава завтрашний день должен был стать решающим, а потому он спешил, подгоняя свою разношерстную рать, которая увеличилась уже до пяти тысяч человек за счет приставших сторонников из радимичской родовой и племенной старшины.

Весть о том, что даджаны перекрыли ему дорогу к Макошину городцу, не слишком огорчила Борислава. По словам дозорных, численность Драгутиновой рати не превышала тысячи человек. Именно столько мечников боярин и обещал Всеволоду для отражения печенежского набега.

Борислав ратиться с даджанами не стал, хотя явное численное превосходство давало ему возможность разгромить их наголову. Рада протестовала против этого решения. Злопамятная женка точила зуб на кудесницу Всемилу, но не нашла поддержки среди вождей похода. И ган Карочей, и ган Горазд, и радимичские ганы Судислав с Изяславом, и все прочие, примкнувшие к рати, старейшины в один голос одобрили Борислава. При нынешнем раскладе нет смысла терять время на Макошину обитель и даджанскую рать. Куда важнее сейчас взять Листянин городец и соединиться с урсами, после чего силы под рукой Борислава удвоятся числом.

– Надо уже завтра утром провозгласить Борислава Великим князем, – сказал ган Карочей. – Это сразу же прибавит нам сторонников.

Борислав на слова Карочея отозвался одобрительной усмешкой. Сил под его рукой собралось поболее, чем под рукой Всеволода, не говоря уже о печенегах Ачибея, с приходом которых положение Всеволода станет просто безнадежным. Спору нет, поддержка Ачибея дорого обойдется и Бориславу, и всей радимичской земле, но в этой жизни за все приходится платить. Кому, как не Бориславу Сухорукому, полсотни лет проведшему подле радимичского стола, судить об этом. Все могло решиться в его пользу еще двадцать лет тому назад.

Но удача в ту пору отвернулась от Борислава. Велесовы волхвы требовали если не казни Сухорукого, то его изгнания в чужую сторону. Всеволод не сделал ни того, ни другого. Двигала им, естественно, не братская любовь, а боязнь возрастающего влияния волхвов и ставшего кудесником Сновида. Борислав ловко использовал недоверие между Великим князем и кудесником и быстро восстановил свое влияние в радимичской земле, опираясь на родовых старейшин, недовольных всевластием божьих ближников.

Если бы все зависело от родовых старейшин, то сидеть бы на великом столе Бориславу, а не Всеволоду. Но ведуны крепко держали в руках простолюдинов, и старейшинам приходилось все время оглядываться на родовичей. Борислав давно уже понял, что свалить Всеволода он сможет, только подорвав влияние волхвов, опирающихся на Скотьего бога. А подорвать их влияние можно было лишь с помощью силы, равной им знаниями, хитростью и изворотливостью. Именно тогда он обратил свой взор на жрецов Кибелы. Но культ чужой богини был слишком непонятен простолюдинам, вот почему Борислав ухватился за безумное желание Хабала взрастить нового бога. Именно Бориславовым и Митусовым золотом плодились в землях Хазарии и Руси колдуны и Шатуны, смущая словами и делами незрелые умы. И мнилось уже Бориславу, что с помощью Лихаря Урса ему удастся покачнуть влияние божьих ближников не только в радимичской земле, но и в землях иных славянских племен.

Когда он узнал, кто в действительности скрывается под именем Лихаря, то едва не задохнулся от ярости. Боярин Драгутин оплел всех: гана Митуса, купца Моше, который и подсунул его Бориславу как давнего своего знакомца и сотрудника, урсских старейшин, не говоря уже о полоумном Хабале. Неустанные труды двух десятков лет едва не рухнули в грязь благодаря усилиям всего лишь одного человека. К счастью, Митусу и Моше удалось привлечь на свою сторону печенежских вождей, недовольных каганом Битюсом, и эта удача круто поменяла условия складывавшейся не в пользу Борислава игры. Сейчас Борислав твердо знал, что этот удобный случай в его жизни последний, другого судьба ему не предоставит, а потому хоть и с трепетом в сердце, но все-таки решился произнести заветное слово «пора».

Даджанскую рать обошли стороной и стремительно двинулись на соединение с урсами ганов Сидока и Годуна. Борислав торопился. Даже ночью остановились лишь на короткий роздых и двинулись далее при зажженных факелах. Малоснежная зима делала передвижение по радимичским лесам почти легким, во всяком случае, кони без больших усилий преодолевали снежные заносы и неудержимо несли своих седоков к цели. Борислав личным примером вдохновлял и подуставшую от быстрого движения пешую рать, и приунывших старейшин. Сам он не чувствовал усталости, да и что такое усталость, когда за ближайшим холмом его ждут власть и слава.

К Листянину городцу вышли с первыми лучами солнца, вынырнув из густых зарослей на обширную поляну. Урсская рать уже выстраивалась перед городцом. Борислав с удовольствием отметил, что Сидок и Годун сдержали слово: урсов насчитывалось даже на первый беглый взгляд никак не меньше пяти-шести тысяч.

Ган Карочей вызвался перемолвиться словом с урсскими ганами, и Борислав согласно кивнул головой, тем более что подскакавшие дозорные доложили о подходе Всеволодовой рати. По словам дозорных, рать эта насчитывала не менее пяти тысяч человек.

– Быстро ходит князь Всеволод, – заметил с усмешкой ган Горазд под тревожное молчание радимичских старейшин.

Бориславу это молчание не понравилось. Всеволода действительно не ждали так рано, да и вообще – Борислав предпочел бы ратиться с ним уже после взятия Листянина городца, но расторопство Всеволода – это не повод, чтобы впадать в уныние.

– Даджанская рать подпирает нас сзади, – предупредил подскакавший хазар Хвет, – и числом их более тысячи.

– На сколько более? – нахмурился Борислав.

– Раз в пять.

– Быть того не может, – ощерился на хазара незадачливый воевода.

– Сам посмотри, – махнул рукой Хвет. – Вон они, на холме. Даджанская рать поднималась на холм с явным намерением ударить Бориславу в спину. О числе их судить было трудно, но в одном Хвет был прав – даджан было много больше тысячи. Урсы наверняка уже видели и рать Борислава, и выстроившихся на холме даджан, но никакого волнения в их рядах не наблюдалось. Урсские ганы даже не стали перестраивать свое войско лицом к врагу. Ган Горазд нашел их поведение странным. Расклад сил явно начинал меняться не в пользу заговорщиков.