бы сказал, что франкистский режим находился на стыке двух описанных в главе 2 категорий — полуреакционный и корпоративистско-авторитарный.

Кроме того, этот режим имел прочную классовую основу. Его сторонники набирались непропорционально, по большей части из верхних, наиболее образованных слоев, а любая независимая низовая организация жестоко подавлялась. При этом любопытно, что главную коллективную роль при франкистском режиме сыграли вовсе не промышленники, не банкиры и даже не землевладельцы. По характеру своих целей франкисты более напоминали не капиталистов, ориентированных на прибыль, а чурающихся всего нового рантье.

Свои права на собственность они застраховали с лихвой, подавляя трудовое население, а впоследствии мягко и без особого результата противодействовали интеграции рабочих в корпоративное государство посредством фалангистских профсоюзов. Франкистам вполне хватало арендной платы, получаемой от собственности, госслужбы и покровительства, а охота за прибылью их совсем не интересовала. Франко это вполне устраивало: для него капитализм был не стимулом экономического развития, а всего лишь государственным строем. В условиях его политики «казарменной автаркии» Испания начала переживать застой, народ беднел, офицеры — представители буржуазии, фашисты, — словом, все, на кого режим опирался, получили теплые места в государственных и частных компаниях. Не у дел были капиталисты-технократы, пока в 1960-е не приобрела популярность католическая организация «Опус Деи». Наконец, в Испании началась модернизация — во многом не благодаря усилиям режима, а благодаря тому, что она все-таки находилась в Западной Европе. Факторами либерализации стали зарождение Европейского экономического союза и Второй Ватиканский собор; церковь понемногу отстранилась от Франко, и режим лишился души. Офицерский корпус и «Фаланга» оставались верны правителю вплоть до его смерти; благодаря этому были предотвращены волнения, которые так или иначе прослеживались в народе, и страна не была ввергнута в новую гражданскую войну. Однако в 1975 г. и испанская правая элита, и левые решили, что в современном мире формой правления должна быть либеральная демократия. Страна решила двигаться в этом направлении самым осторожным путем: была реставрирована монархия Бурбонов. Когда в 1981 г. именем короля Хуана Карлоса был осуществлен военный переворот, сам монарх колебался в течение нескольких часов. Говорят, что он обратился за советом к президенту Франции Валери Жискар д’Эстену, а тот, в свою очередь, спросил, как Хуан Карлос смотрит на то, чтобы стать последним правящим Бурбоном в Европе. Если такого желания нет, якобы продолжил д’Эстен, тогда стоит сохранить демократию. В итоге Хуан Карлос путч не поддержал, и тот сам собой сошел на нет.

ЗАКЛЮЧЕНИЕ

В этой главе мы ставим два взаимосвязанных вопроса. Первый: кто и почему способствовал гибели испанской демократии? Мы видели, что предположение о том, не погубил ли республику левый и правый экстремизм в совокупности, вызвало массу споров. Тем не менее это безусловно справедливо для сельскохозяйственного юга и, в определенные моменты, для Астурии. Ответом на недовольство помещиков-южан стало выступление чернорабочих, которым нужна была земля. И для одних, и для других земля была важнее конституции. Компромиссная земельная реформа была возможна только извне. Помещики, контролируя местный региональный госаппарат, могли быть за свою судьбу спокойны. Рабочие, со своей стороны, могли захватить контроль над деревней и, если государство не применяло силу, переходили к отъему земли. Именно такая ситуация и сложилась в начале 1936 г., с приходом к власти «Народного фронта». Аналогично этому в 1934 г. астурийские шахтеры в какой-то момент решили, что им хватит сил захватить свой регион; в обоих случаях мы имеем дело с квазиреволюционными ситуациями, при которых классовый конфликт выходит из-под контроля лишь местных полицейских сил. На юг необходимо было массово перебросить Национальную гвардию плюс стратегические гарнизоны регулярных армейских частей; в Астурии пригодились бы подразделения регулярных войск. Если бы подобные события имели место в масштабах всей Испании, то мы бы могли говорить о том, что попытка революции, гражданская война и массовая политическая чистка суть обострения классовой борьбы. В этом случае политические события были бы обусловлены экономикой.

Однако в других частях страны классовые волнения носили, во-первых, асимметричный, во-вторых, преодолимый характер. Ни большинство капиталистов-промышленников, ни профсоюзы, ни помещики, ни крестьяне или сельские рабочие других регионов не были так рьяно настроены на победу любой ценой. Большинство нанимателей предпочитали республику, в которой царили бы законность и порядок, и эта республика должна была быть в худшем случае полуавторитарной. Большинство организованных рабочих выступали за республику в ее реформистском варианте, социализм и синдикализм. Найти компромиссы между силами разных классов удалось в рамках Jurados Mixtos, земельной реформы, а также национального и местного коалиционного правительства. Таким образом, экономический классовый конфликт в масштабах Испании в целом, конечно, дестабилизировал страну, но не привел непосредственно к падению республики и уж тем более к последовавшим массовым убийствам.

Те, на чьей совести гибель республики, не отличались симметричным распределением сил, каковое предполагает диалектика классовой борьбы. Левые были расколоты в вопросах средств и конституций. Большинство левых лидеров были реформистами, но попадались среди них и влиятельные революционеры. Большинство вооруженных рабочих и крестьян (возможно, даже на юге) на самом деле желали реформ. Они приветствовали республику, вступая в союзы с лидерами реформистов. Большинство осуществленных ими политических забастовок и захватов земель было направлено на то, чтобы гарантировать проведение и завершение республиканских реформ. Лишь немногие представители левых течений были настолько разочарованы в демократических институтах, что еще до начала войны ударились в парамилитаризм. Как и остальные европейские левые, они были жестоки и непримиримы на словах и во время шествий; создавалось впечатление, что они вот-вот начнут бить стекла и морды. За идею реформ ратовали и центристы-республиканцы — те более последовательно отстаивали парламентаризм.

Эти группы, с неохотного согласия большинства нанимателей и членов профсоюза, могли инициировать обстоятельную программу реформ, которая помогла бы снять градус народного недовольства и спасла бы республику. В том, что этого не произошло, частично виноваты они сами. Левый лагерь был расколот, действовал безответственно, провоцируя агрессивную риторику и бесчинства на низовом уровне. В этой разрозненности свою роль сыграла идеология: и марксизм, и анархо-синдикализм имели огромное влияние на современников и авторитет в интеллектуальной среде. На фоне этих учений трезвые прагматики казались более беспринципными, «с изъяном». Но эти теории были неприменимы к классовым отношениям в Испании в том виде, в каком их пытались применить, и контрпродуктивны для их приверженцев. Левоцентристы слишком безрассудно отдались своим целям: светскому государству и гражданскому контролю над армией, притом что эти задачи были еще не самыми безрассудными и укладывались в концепцию общей модернизации. У левых и левоцентристов также были разные приоритеты, поэтому они отказались поддерживать друг друга в борьбе с оппозицией, которая меж