— Пойдем, у меня и печенье есть!

Весь мир сузился до одной небольшой комнаты, расстояние — рукой подать и, одновременно, не дотянуться.

Михаэль смотрел в глаза Риты и тонул. Умирал от желания прикоснуться и боялся, что женщина отвернется, оттолкнет, ударит наотмашь, припомнив все, что он ей наговорил.

Сосущая пустота внутри закручивалась узлом, вытягивая силы, которых и так оставалось с гулькин нос.

Мариэта отмерла первая.

— Ты голоден? Когда ты ел последний раз?

— Я? Да, наверное, голоден. Не помню.

— Сейчас принесу.

Хотелось закричать — «не уходи!», но граф сдержал порыв — она же не насовсем, сейчас вернется.

Когда Мари внесла две тарелки — с куриным супом и творогом, мужчина уже не лежал, а сидел. Покачиваясь от слабости, но сидел, не опираясь о подушку.

Зельеварка пододвинула ближе к топчану стул, поставила на него посуду:

— Ешь. Сейчас принесу горячий отвар.

Только проглотив первую ложку, Михаэль понял, насколько он проголодался. Стараясь не швыркать и не чавкать, еле сдерживая нетерпение, он глотал горячий наваристый бульон, прикрыв глаза от удовольствия.

Когда Мари вернулась с кувшином и чашкой, одна тарелка была уже пуста, а во второй оставалось только несколько ложек.

— Сейчас еще принесу, — дернулась женщина, но граф тихо взмолился:

— Не уходи.

И она осталась. Подошла к окну, прислонилась к подоконнику и замерла.

— Я никогда не любил, — заговорил милорд. — Ни одну женщину не любил, даже не понимал, как их можно любить? Моя мать за всю жизнь ни разу добровольно к нам с братом не подошла. Родив детей, она потребовала от отца отдельное проживание и больше с супружеским долгом ее не беспокоить. Лучше, вообще не беспокоить, но ежегодное содержание присылать регулярно и, желательно, в увеличенном размере.

Мои аманты видели во мне только источник благосостояния. Ни одну из них не интересовало, что у меня на душе, ни с одной я не мог поговорить, довериться, найти понимание или сочувствие. Лживые, алчные, глупые — мне приходилось мириться, потому что других я не знал, а природа требует своё.

Гвинет никто не спрашивал, как и меня, хотим ли мы стать супругами. Наш брак не задался с самого начала — она боялась меня, я же её едва терпел. Рассчитывал, получив ребенка, отправить ее в отдельное поместье, полностью обеспечив, и больше никогда не пересекаться. Перед моими глазами были примеры знакомых, у которых были такие же матери и аманты. А немногие жены, кого я мельком видел, не интересовались ничем, кроме очередных драгоценностей или новых нарядов.

Мариэта слушала, не перебивая.

— Когда я пришел в себя в твоем дома, то первое время негодовал и вел себя, как привык. То есть, не считаясь с твоим мнением. Да, мне претила сама мысль, что я завишу от доброй воли и денег женщины. Я чувствовал себя уязвлено. Но постепенно ты открывалась для меня с неожиданной стороны. Одна, без поддержки мужчины не только не пропала, но ведешь своё дело. Пусть не сверхприбыльное, но на сносную жизнь хватает. Империанка, побывавшая замужем и сохранившая свой дар. Более того, не просто имеющая дар, а самостоятельно научившаяся им пользоваться! Женщина-маг — для меня это стало откровением. Как и то, насколько быстро ты соображаешь, как легко находишь верные решения из сложных ситуаций. Я изучал тебя, как нечто невиданное и уникальное, незаметно для себя привязываясь всё больше и больше.

Открытие, что мне все время хочется на тебя смотреть, хочется обнимать и целовать, хочется разделить ложе, стало еще одним потрясением. Как же я был зол на тебя и на себя! Испытывать такую тягу к женщине, по моему убеждению, было ненормально.

Я всё ждал, когда ты потребуешь денег, новый дом, выезд, взять тебя амантой, но ты, ни словом, ни жестом, ни о чём подобном даже не намекала. Все разговоры о деньгах, которые я обязуюсь вернуть тебе, происходили по моей инициативе. Однажды я понял, что, отдавая всю себя, чтобы мне помочь, ты не ждешь награды.

Разве бывают такие женщины? Я совершенно запутался в мыслях и желаниях.

А потом мы стали близки.

Каюсь, я испугался, когда понял, что лишил тебя девственности, а потом обнаружил исчезновение брачной вязи. Накричал, будто ты была в чём-то виновата! До сих пор как вспомню, сгораю от стыда.

Мариэта судорожно вздохнула.

— А потом я отпустил себя, выкинул из головы жену, графство, свои обязательства, и просто позволил себе кусочек счастья.

Позволил засыпать и просыпаться рядом с желанной женщиной, чьи поцелуи сводили с ума, а одно ласковое слово или улыбка возносили на вершину блаженства. Как же я наслаждался ощущением единения не только тел, но и наших душ! Мы жили, как семья. Нормальная семья, а не то, что заменяет её у магов-аристократов. Если бы ты знала, с какой завистью я смотрел на детей в поселениях, через которые мы проезжали! У них были и отец, и мать. Я видел, как женщины ругают и ласкают своих ребятишек, и остро переживал, что в моем детстве ничего подобного не было. И понял, что для своих детей хочу нормальную семью. Что хочу тебя в жены.

И на этом я очнулся.

У меня уже была жена, с которой мы перед Единым заключили брак, скрепленный татуировкой. Я очнулся и понял, что все мои мечты — дым. Император не позволит расторгнуть брак с Гвинет, тем более что никто не слышал о такой возможности. Браки заключались раз и на всю жизнь, без вариантов.

Не могу рассказать, как я терзался, не зная, что мне делать.

Взять женой я тебя не мог, взять амантой не позволяла совесть. Ты заслуживаешь самого лучшего — любящего мужа, полный дом детей и уважение окружающих. Ничего этого я не мог тебе дать.

А потом новость о беременности графини, да еще и тройней.

Это была последняя капля. Как бы я не любил тебя, Рита, бросить свои обязательства я не мог. Надо моей головой висел, наподобие скалы, долг перед императором, графством, Гвинет и еще нерожденными детьми.

Меня кидало из одной стороны в другую. То мне казалось, что после рождения сына надо отправить Гвинет в поместье, а тебя забрать к себе, сделать неофициальной хозяйкой замка и моей жизни. То думалось, что лучшим вариантом будет отказ от графства и титула в пользу двоюродного брата. А потом потребовать у жрецов развести меня с женой. Если это никак невозможно, то увезти тебя в другую страну, бросив все к граху, и начать жизнь с нуля.

Но потом пришло известие о тройне, и я понял, что как бы меня ни тянуло к тебе, предавать собственных сыновей я не имею права. Я понял, что пришло время делать выбор.

Не могу сказать, что он дался мне легко.

Я выбрал детей. Можешь презирать меня за это, большей боли, чем я сам себе нанёс, мне причинить уже невозможно.

Но оставалась ты. Я не слепой, видел, что тебя тоже тянет ко мне, что ты плавишься в моих руках и чувствуешь то же, что и я. Ловил твой восхищенный взгляд, нежность и доверие, и умирал, представляя, как ты сможешь жить дальше после расставания. Было понятно, что я исковеркал тебе жизнь, что, даже расставшись, ты будешь вспоминать наши самые лучшие дни, наши разговоры и ласки. Останешься жить в этом городке, в глубине души надеясь, что я смогу вернуться. И не сможешь завести семью, лишишь себя возможности родить детей.