должна знать о том, что со мной. Сообщите людям о том, что случилось, уже после моей смерти.

– Как же так, Ваше Высочество? – спросила Джоан надтреснутым голосом. – Вы же монарх. Вся страна должна быть… В этот день…

– Ты знаешь меня, я не люблю столпотворения, особенно по случаю чьей-то кончины.

– Сколько же тогда вам осталось? – спросила Аниса.

– Что ж, посмотрим, – открыл Саша календарь на своем телефоне. – Сегодня у нас двадцатое декабря. Если доживу до марта, то это будет чудо.

– Неужели совсем ничего нельзя сделать?

– Нет. Я бы хотел прожить последние дни в тишине наедине с собой. Так что я позвал вас сюда не только для того, чтобы отдать распоряжения, но и чтобы сообщить, что сразу после операции и реабилитации я уезжаю.

– Куда? – встрепенулась Джоан. – Один?

– Один. Место назову позже, когда прибуду туда. Но прошу не разглашать его. Так мне будет спокойнее. А теперь пусть в кабинете останутся Джоан и Аниса.

Остальные служанки кивнули и, всхлипывая, вышли.

– Я хочу, чтобы все прошло тихо, без посторонних. Только персоналу я разрешаю видеть меня мертвым и хоронить. – Он включил планшет. – Вам двоим я сейчас отправил план того, как следует провести похороны. Надгробную плиту я не одобряю. Пусть будет, скажем, разрезанный кусок камня. Я подумывал о похоронах в гробу, но это будет не так экологично, как без него.

– Хоронить без гроба? – опешила Джоан. – Да как же так, Ваше Высочество? Вы ведь…

– Монарх, но неужели ты меня так плохо знаешь, что веришь, будто я соглашусь на похороны в деревянной коробке? Чем быстрее разложится мое тело, тем лучше, а процесс ускорится, если хоронить без гроба.

– Уж лучше тогда кремация.

– Совершенно неэкологично и дико – превратить меня в горстку пепла.

– Ваше Высочество, это кощунство! – едва ли не захлебывалась от возмущения Джоан. – Без церкви, без отпевания, без людей, желающих проститься, без нормального надгробия, а теперь еще и без гроба!..

– Аниса, я читал, что у вас принято хоронить скромно и без гроба.

– Да, мы заворачиваем тела в белый саван и потом опускаем в землю.

– Так и сделайте. Просто, экологично и без лишнего шума, – подытожил Саша, взглянул на тяжело дышащую Джоан, улыбнулся ей и шутливо продолжил: – Я вижу, что тебе это не нравится, но такова моя воля. Поступите иначе – буду являться в кошмарных снах.

Он вышел из-за стола, не отрывая от нее глаз.

– Мои вещи уже собраны. Каждый день утром я буду писать тебе. Замолчу на два дня – можешь выезжать. А всем остальным запрещаю тревожить меня и тем более звонить, чтобы спросить, как дела. Я хочу побыть один.

«Нет же, совсем не хотите, – думала Джоан. – Сколько бы вы ни шутили и ни улыбались, у вас все на лице написано».

Джоан и сама привыкла скрывать чувства под маской безразличия и напускной серьезности. Она считала признаком хорошего тона и внутренней силы, если человек умел владеть собой и принимать удары судьбы с достоинством. Но когда люди улыбались в лицо смерти, лишь бы не расстроить других своими настоящими эмоциями, у нее перехватывало дыхание от жалости к ним. Саша не понимал, что, улыбаясь и шутя, являет истинное лицо своей надломленности и вселяет в окружающих больший ужас, чем если бы он искренне оплакивал свою тяжелую участь.

Телефонная трель вывела Джоан из воспоминаний, в которые ее незаметно загнала тоска.

– Алло. Я в саду, а что случилось?

Выслушав ответ до конца, она обреченно вздохнула и бросила лопату на промерзлую землю.

– Сейчас подойду. Пусть не бросает трубку.

54. Незваный гость

Война оставила след на большей части северных территорий Германской империи, обойдя разве что косяк поселений на берегу Балтийского моря. Одним из них стал Крамерхоф – маленькая коммуна с населением всего девятьсот человек, выживающая исключительно на туристическом бизнесе.

В другие годы зимой милые гостевые домики и отели были заняты на несколько месяцев вперед. Сейчас здесь было тихо: небольшой аэропорт в Штральзунде возобновил работу лишь в начале января, и в послевоенное время не у каждого туриста возникали желание и возможность отдохнуть в некогда разбомбленной стране.

Саша занял один из отдаленных домиков в заснеженной долине, окруженной живописными склонами и темными лесами. На небе уже несколько недель не показывалось ни облачка – только бескрайнее голубое полотно. По ночам неторопливо падал снег, и это было лучшее время для отдыха.

Как бы ни старался Саша найти домик потемнее внутри, чтобы компенсировать виды на непривычный, слепящий глаза снег, пришлось выбрать из того, что было: двухэтажный, с внутренней отделкой под старину, в бежевых и коричневых оттенках. Вся мебель была изготовлена из дерева, деревянными панелями облицевали даже стены и покрыли все полы, за исключением ванных комнат – там была темная плитка с текстурой под деревянные доски. Саша поначалу решил, что и оконные рамы сделали из дерева, но ошибся – они были из пластика, имитирующего текстуру дерева. Домик отдавал бы стариной, если бы не явные свидетельства цивилизации: полностью оборудованные кухня с ванной, телевизоры, которыми он ни разу не воспользовался, тренажеры и кондиционер в каждой комнате.

Спустя две недели пара небольших чемоданов все еще стояла у стены в коридоре. У Саши не было ни сил, ни желания поднять их на второй этаж в спальню. Он уже успел забыть, что в них положили.

В первый же день, только переступив порог дома, попрощавшись с агентом и закрыв дверь на ключ, он рухнул на диван в гостиной и пролежал на нем час, вдыхая навязчивый сладковатый аромат древесины и сонно уставившись в потолок. Вечер он провел в ванне – какое приятное ощущение от нахождения в воде, в частичной невесомости и тепле! В замке во всех ванных комнатах у него стояли малахитовые ванны, но, кажется, ни разу в осознанном возрасте он в них не купался. Это занимало слишком много времени: наполнение водой, благовония, полная отрешенность от насущных дел, быть может, даже свечи. Все-таки принятие ванны всегда ассоциировалось у него больше с ритуалом расслабления и отдыха, нежели очищения. И то, и другое было ему чуждо до этих пор. Позже Саша понял, что боялся не потери времени, а того, что, расслабившись телом, размякнет и душой, и ему будет нелегко вернуться к прежнему состоянию.

Вот и теперь, познав, как это приятно, он принимал ванну раз в два дня, а после, укутавшись в халат, сидел в кресле у камина и наблюдал за тем, как языки пламени разъедают щепки.

В голове впервые за всю жизнь было пусто, и даже слова и идеи складывались лениво и неохотно. Он никогда не думал, что будет так рад этому. Каким блаженством было не думать ни о чем! Ни о судьбе страны,