лечение. – Каспар перевел взгляд на свои ноги. – Я сглупил, а ты старался мне помочь. Не злись на Сашу. Ему было тяжело сохранить это в секрете от меня.

Этого у Александра даже в мыслях не было. Его волновало множество вещей, но только не эта.

– Что ты сделал с Дирком?

– Я придерживаюсь мнения, что за подобные мерзости нужно расплачиваться жизнью.

– Он и так наказан богом. У него же смертельная болезнь.

– Да, Дирк об этом говорил. И все же каждая секунда, что он дышал, для меня была невыносима. Наша новая жизнь не могла бы быть спокойной, пока он жил.

Александр не понимал, что чувствует. Что вообще нужно испытывать, когда узнаешь, что тот, кто издевался над тобой, убит?

– Тебе жаль его?

– Нет, – покачал он головой. – Я и сам мечтал сделать это собственными руками. Просто… – Глаза снова жгли слезы. Как же он устал от этого! Порой Александр проливал столько слез, что глаза начинали болеть, а стоило сдержаться, и они ныли еще сильнее. – Мне так стыдно перед тобой за то, что я сделал это. Предал тебя. И молчал об этом, потому что… чувствовал себя оскверненным, грязным. Мне было так стыдно находиться рядом с тобой после этого. Я не представлял, как смотреть тебе в глаза. И так боялся…

– Но чего, Ал? – Каспар поглаживал его за плечи. – Неужели ты подумал, что я могу осудить тебя? Я осуждал только себя. Чувствовал себя оскверненным? Ал, что ты такое говоришь? Ты не должен был пережить это, еще и ради другого человека. Знаю, как тяжело тебе было. Все это время я думал, что дело было в войне и Делинде, а оказалось, что еще в этом. Да я возненавидел себя, когда узнал…

– Ох, Каспар, не нужно. Давай забудем об этом. Не хочу больше никогда думать об этом и тем более обсуждать. Если Марголис мертв, то мне от этого только легче и радостнее.

– Да, конечно, Ал. – Каспар кивнул. – Мы больше не будем об этом говорить. Все в прошлом.

Но в глубине души Каспар знал: то, что Дирк заставил сделать Александра, воспользовавшись их отчаянным положением, навсегда стало его проклятием.

– Где мы? – спросил Александр, успокоившись.

– На твоей исторической родине – в Шотландии. А именно в Инвернессе.

– Ого… Я должен позвонить Саше. Нужно поговорить с ним и отблагодарить…

– Не стоит. Он просил не связываться с ним.

– Как же так? Мне просто необходимо ему все высказать! Я так виноват перед ним. Он столько сделал для меня, а я… – Александр вытер слезы. – Вел себя как неблагодарный подонок. И он ведь болен ЗНР. Я разорвусь, если не поговорю с ним…

– Мне жаль, но это единственное, о чем он просил, – прервал его Каспар. – Я отблагодарил его сам. Он передал тебе, чтобы ты наконец-то был счастлив и свободен.

«Счастлив и свободен».

– И что же теперь?

– Нам нужно наведаться к моим дочерям и Шарлотте. А после все будет так, как ты пожелаешь. Мы можем отправиться повидать мир.

Как же Александр устал пытаться быть сильным и нести всю ношу на себе! Теперь же наступил момент, когда он мог ее сбросить. Бесценно было положиться на человека сильнее его самого, всецело доверяя ему и ни о чем не беспокоясь. В этом и заключались его счастье и свобода. В этом одном человеке.

– Повидать мир? Это хорошо, но мне хотелось бы покоя где-нибудь на берегу моря в каком-нибудь уютном домике, – усмехнулся он. – Забавно, но так я себе это всегда и представлял.

Каспар мягко улыбнулся ему, заправляя его волосы за ухо.

– Отныне все будет так, как ты хочешь, Ал.

53. Последняя воля

Наступил январь.

Время шло, а раны сердца все не заживали.

С уходом хозяина его замок словно лишился души. Саша и раньше редко показывался на глаза, закрывшись то в своих покоях, то в лаборатории, но это по большому счету не вызывало у прислуги беспокойства, ведь о причудах германского принца они были наслышаны. Теперь же он совсем оставил их, и ежедневные хлопоты превратились в рутину, чем-то напоминавшую исполнение последней воли и подготовку к похоронам. Ни веселых разговоров, ни улыбок, ни энергичной музыки, помогающей с головой погрузиться в уборку.

Тяжелее всех приходилось Джоан. Почти беспрерывный уход за цветами и деревьями в саду не оставлял ей времени на уныние и слезы. Обеденные перерывы она неустанно пропускала: отныне все обедали в молчании, без лишних обсуждений, не касающихся работы и послевоенного будущего страны. В тишине мысли о кончине Саши словно витали в воздухе, и слезы капали прямо в суп, а горло сдавливал ком.

Потому и сегодня, третьего января, Джоан решила пропустить обед, прямо в саду перекусив парой батончиков.

Каждое утро с содроганием сердца она ждала от принца сообщение, доказывающее, что он все еще жив, и каждый раз ее больно обжигало осознание, что любое может стать последним.

Она никак не могла смириться с тем, что видела Сашу, возможно, в последний раз. Как сейчас она помнила их разговор две недели назад.

Тогда он собрал их всех в кабинете, тяжело опустился в кресло и сказал как есть:

– Я болен, и уже давно. Много лет назад я попал под излучение ЗНР, которое сильно изменило структуру моего организма. От взрыва я лишился части органов, которые мне заменяли искусственные, но они, не выдерживая облучения, быстро изнашивались. Моника создала для меня долговечные органы. Я собираюсь пересадить их себе в больнице силами врачей, чьими услугами осознанно очень давно не пользовался.

– Но у вас же есть своя машина для операций.

– Я израсходовал почти все возможности своего организма. Мое тело изношено не только из-за ЗНР, но и из-за операций. Еще одной такой, проведенной бездушной машиной, я не выдержу.

Он поставил локти на стол и сложил пальцы в замок.

– У меня был шанс на спасение, но оно подразумевало возвращение моей сущности до облучения. А значит, полную потерю памяти. После исцеления я был бы уже не тем человеком, которого все знают. Такая жизнь мне не нужна. Я хочу дожить последние месяцы в своем уме.

От потрясения Джоан ахнула и закрыла рот рукой. Мая пришла в себя быстрее остальных:

– Шансов совсем никаких? Неужели нельзя и вылечиться, и воспоминания оставить?

– Ремиссия возможна, но у меня на нее надежды нет. Как я и сказал, мой организм износился. – Саша потер глаза. – И сам я очень устал. Но собрал вас здесь не для того, чтобы вы томно вздыхали и смотрели на меня, как на покойника. Возьмите себя в руки, и тогда я продолжу.

Джоан незаметно смахнула подступившую слезу, но дрожащие губы предательски выдавали смятение и скорбь, рвущие ее изнутри. Все недоумевали, как принц мог говорить о своей кончине столь спокойно.

– Ни одна живая душа не