ВСЕ УМИРАЕТ, ЮКИКО.

Но так быстро? Такими молодыми? Некоторым совсем мало лет, они и пожить толком не успели. А в конце этой истории могут погибнуть и остальные.

ИСТОРИИ ЗАКАНЧИВАЮТСЯ. ПЕСНИ СМОЛКАЮТ. У ЛЮБОГО ЕСТЬ СВОЙ ЕДИНСТВЕННЫЙ ХРУПКИЙ МОМЕНТ НА СОЛНЦЕ, А ПОТОМ МЫ ЗАСЫПАЕМ НАВЕЧНО. НО БОЛЬШИНСТВО ПРОВОДИТ КРАТКИЙ МИГ ТЕПЛА В НЕМОМ ОТЧАЯНИИ, ДАЖЕ НЕ УЗНАВ, КАКОВО ЭТО – ЖИТЬ НЕОБЫКНОВЕННОЙ ЖИЗНЬЮ. НИ РАЗУ НЕ ВЗДОХНУВ ТАК, ЧТОБЫ В КРОВИ ВСПЫХНУЛО ПЛАМЯ, А СЕРДЦЕ ЗАПЕЛО. У НИХ НЕТ ПОДОБНЫХ ВОСПОМИНАНИЙ, КОГДА МОЖНО ОГЛЯНУТЬСЯ НАЗАД И ЧЕСТНО СКАЗАТЬ: «ВОТ ТОГДА Я ЖИЛ ПО-НАСТОЯЩЕМУ».

Буруу улыбнулся в Кеннинге, и кровь в венах Юкико забурлила огнем.

ГОВОРИ ОТ ВСЕГО СЕРДЦА. И ТОГДА ОНИ УВИДЯТ ПРАВДУ.

Юкико перевела дух, вглядываясь во мрак ночи. И чувствовала тепло Буруу даже здесь, в холодном чреве зимы. Грозовой тигр уподобился камню, к которому она прислонилась. Он будто стал горой, и та никогда не обрушится.

И Юкико начала говорить.

– Я – не герой, – громко вымолвила она и посмотрела на лица воинов, бледные, покрытые пеплом.

Собравшиеся замерли в ожидании. А потом среди шума ветра раздался голос Александра, переводившего речь Юкико для соотечественников. За пределами досягаемости света корабельных прожекторов продолжало звучать перешептывание на разных непонятных языках, слишком древних, чтобы их могли знать люди.

Юкико возвысила голос – над ними, над бурей, гремевшей наверху, над раскатами грома и треском молний.

– Вы хотите видеть – и считаете меня – героем. Но это не так. Герой сейчас сказал бы вам великие слова. Правдивые. Жестокие. Те, что будут звучать в веках еще долго даже после того, как мы обратимся в прах. У героя нашлись бы обеты, которые превратили бы ваши руки с мечами в сталь, а сердца – в железо, увенчали бы плечи каждого крыльями. И вы бы двинулись навстречу врагу с песней в ваших душах. – Юкико покачала головой. – Но я не герой. Я – такая же, как и вы. Растерянная, маленькая и испуганная. И мне интересно, будет ли хоть что-нибудь из того, что я здесь сделаю, иметь хоть малейшее значение. Нужно ли вообще пытаться. Может ли победа стоить столько, сколько мы уже заплатили. Я потеряла людей, которых любила, лишились многого из того, кем и чем я была. Я смотрю на небо, но там нет солнца. А в зеркало я не вижу себя. – Ее пристальный взгляд блуждал по толпе.

Воины не отрывали глаз от Юкико.

– Но я оглядываюсь вокруг. И вижу всех вас. Таких же, как я. Оторопевших, потерянных. Но, когда мы стоим бок о бок, нас становится вдвое больше. И мы делаемся вдвойне храбрее. И в два раза громче. Оглянитесь сейчас вокруг и узрите, что нас не просто двое, нас – тысячи. Тысячи голосов, кулаков, умов и мечтаний – это все мы вместе, сейчас, в настоящий момент. Ведь мы верим.

Мы способны разжечь огонь, чтобы пробиться сквозь тьму. Мы можем громко закричать. И нас услышат даже сквозь бурю. Мы имеем право сказать «нет» или «хватит». И снова встать плечом к плечу, рука об руку, и быть сильнее, чем в одиночку. Мы изменим облик этого мира. Все мы. Вместе.

Она пошла в толпу, и солдаты, затаив дыхание, расступались перед ней, и сердце каждого замерло. Юкико взяла за руку бусимена Кицунэ – мальчика едва ли старше ее. Перепачканное пеплом лицо подростка светилось благоговением. Другой рукой она стиснула ладонь гайдзина-молотобойца в перчатке – мужчина являл собой гору мускулов, шрамов и заплетенных в косички светлых волос.

Крепко сжимая пальцы воинов, Юкико посмотрела в глаза бусимену и гайдзину, и ее голос прозвучал яростно, как рев грозового тигра.

– Все мы. – Юкико переводила взгляд с одного на другого. – Вместе.

– Вместе. – Слово распространялось в толпе, как рябь по зеркально-спокойной воде, как пламя, сжигающее сухую траву бездыханного лета.

Люди брались за руки, мужчины и женщины крепко держались за тех, кто оказывался рядом, образуя нескончаемую цепь сцепленных ладоней. Наверху, на палубах неболётов, на Землекрушителе чьи-то пальцы находили пальцы соседа и сжимали, обретая силу и храбрость. Заглушая зловещий шепот, замирающий от клятвы, молитвы, гимна, повторяемого среди свирепых улыбок и сияющих лиц. Снова и снова.

– Вместе.

– Вместе.

На неболёте «Куреа» Блэкбёрд закрыл глаза, запечатлевая в памяти картину: портрет, который нужно перерисовать чернилами на свитках рисовой бумаги, как свидетельство ночи, которая, несомненно, должна жить в сердцах и умах людей тысячу лет.

– Дыхание Создателя, – издал он тоскливый вздох. – И Юкико говорит, что она – не герой…

51

Эндзингер

Рассвет приближался, как вор, и ничто, кроме подкрадывающегося на цыпочках света, не предвещало его наступления. Армия двигалась по снегу и пеплу высотой по колено, осаждаемая роями проклятых трупных мух. Земля дрожала под легионом корчевателей-кусторезов, позади тащился Землекрушитель, а перед испуганными глазами Юкико из мрака проступал истинный ужас – то, что их ожидало.

Там, где прежде простиралось Пятно, теперь разверзлась бездонная пропасть, с трещинами, словно язвами во рту нищего. По краям, на протяжении нескольких сотен футов, стелился туман, клубясь, окутывая зияющую дыру завесой, воняющей увядшими цветами и палеными волосами. Когда Юкико посмотрела на эту бездну, то обнаружила, что зрение расфокусируется, головная боль усиливается, а холод пробирает до самых костей. Воздух стал морозно-колким, как море застывших мечей, слезы замерзали прямо на ресницах, а волосы позвякивали сосульками всякий раз, когда девушка поворачивала голову.

В сердце пустил корни ужасающий страх, тепло в животе уменьшилось, превратившись в едва ощутимую волну. Она прижала руку к лону, нащупывая в Кеннинге своих дремлющих детей. Жар песни жизни за мысленной стеной угас, превратившись в унылую, угрюмую бурю, а не в огонь, к которому Юкико уже привыкла.

Она почувствовала слабую пульсацию людей вокруг – сейчас они казались лишь искрами, выскакивающими из камина и гаснущими в зубах зимы. Грозовые тигры пока еще горели достаточно сильно, чтобы их можно было удержать, и она ласкала разум каждого, желая, чтобы они оставались сильными. Но солдаты были молчаливы, тепло угасало, и за них было трудно ухватиться.

Какую бы силу ни давали ей жизни нерожденных детей, энергия исчезала, сведенная на нет лютой стужей, исходящей из раны на теле мира.

И конечно же, в бездне пробуждались разнообразные существа – твари.

У Врат ада выстроился целый легион монстров: уродливые отпрыски, цепляющиеся за кимоно мертвой матери. Но, боги небесные, что это были за создания! Кошмарные демоны – сотнями – с криками вырывались из глубин подсознания самой преисподней на приглушенный свет.