сцены жертвоприношений, убийств, гаданий по внутренностям животных встречаются почти в каждой его драме, и все детали этих актов выписаны им с особой тщательностью и расчетом потрясти привыкших к кровавым зрелищам эпохи империи римских читателей. Однако гадания по внутренностям не дают ответа на вопрос о том, кто убил царя, и Терезий предлагает еще более страшное средство. Он считает, что нужно вызвать из преисподней душу убитого царя Лая, и Эдип поручает Креонту присутствовать при этом обряде. Вся сцена вызова души мертвеца подробно описывается Креонтом. Перед нами, в сущности, совсем иное, по сравнению с Софоклом, драматическое искусство: у Сенеки нет ясности и целеустремленности в развитии действия, он дробит его на ряд сцен, в которых ведущая роль часто принадлежит второстепенным действующим лицам. Как «декламатора» его интересуют различные детали, усиливающие зловещий смысл происходящего, он громоздит один эпизод на другой, показывает страшные подробности, описывает состояние героев.

Меняется и само понимание трагического. Для Софокла трагедия Эдипа состояла в том, что он перешел меру, дозволенную человеку, но, понеся кару, сохранил свое человеческое достоинство и полон желания искупить вину. Трагедия всех героев драм Сенеки состоит в бесцельности их борьбы с всесильным роком. Все они оказываются, в конечном счете, страдальцами и мучениками. Таким же показан и Эдип.

Выслушав рассказ Креонта, Эдип, как и герой Софокла, подозревает брата своей жены в желании завладеть престолом. Он приказывает заточить заговорщика в темницу. Фиванский царь поступает в данном случае как типичный «тиран». Царственное положение Эдипа подчеркнуто и в дальнейшем в сцене с пастухом Форбасом, которому Эдип грозит пытками, если тот не назовет родителей, отдавших ему своего ребенка для того, чтобы он его погубил. На вопрос Эдипа о том, кто был его матерью, старик отвечает: «Твоя жена».

О страшном преступлении — женитьбе Эдипа на матери — в греческой трагедии герои говорят со стыдливыми умолчаниями; у Сенеки все страшные подробности выдвигаются на первый план, уснащаются все новыми и новыми деталями.

Услышав ответ Форбаса, несчастный царь разражается патетическим монологом:

Земля, развернись! Ты владыка тьмы,

Теней правитель, в Тартар преисподний

Умчи того, кто опрокинул все

Законы естества!

...

Испусти

Твой ярый дух! На что-нибудь дерзни

Достойное свершенных злодеяний.

(Пер. С. Соловьева)

Вестник рассказывает далее о поведении Эдипа после того, как он узнал страшную правду. В описании нагнетаются элементы ужасного и патетического:

Лицо черно от ярости, глаза

Остановились, ропот и стенанье

Из груди вырываются, холодный

Струится пот.

(Пер. С. Соловьева)

Эдип готов покончить жизнь самоубийством и уже выхватывает из ножен меч, но такое наказание кажется ему слишком легким. Действительно, ведь с точки зрения философа Сенеки смерть являлась освобождением от зла и страданий. Тогда несчастный царь обрекает себя на более страшные мучения: он ослепляет себя.

Я буду

То снова жить, то снова умирать,

Всегда рождаться вновь для новых казней.

(Пер. С. Соловьева)

Иокаста в трагедии Софокла, догадавшись о страшной истине, умоляет Эдипа, разговаривающего с коринфским гонцом, прекратить расспросы. Она удаляется и кончает жизнь самоубийством еще до окончательной развязки. У Сенеки царица появляется перед слепым Эдипом. Римский драматург в поисках трагических эффектов сталкивает Эдипа с Иокастой, уже знающей, что она и мать и жена царя. Подобная сцена была бы невозможной у Софокла.

Как тебя назвать?

Сынок? Ты сомневаешься? О да.

Ты сын мне! Разве сыном быть позор?

Ответь же мне! Куда ты отвращаешь

Глаза пустые?

(Пер. С. Соловьева)

Царица пытается внушить Эдипу, что виновницей всего происшедшего является одна судьба, но герой не желает слушать ее увещаний. Тогда Иокаста, вырвав меч, которым Эдип некогда убил Лая (подробность, придуманная Сенекой), вонзает его себе в живот и умирает, истекая кровью.

Эдип отправляется в изгнание, произнося следующий патетический монолог:

Судьба

Жестокая, ужасный Страх, Болезни,

Зараза, Черная Чума и Горе

Со мной, со мной идите! Любо мне

Поводырей таких иметь в пути.

(Пер. С. Соловьева)

Таким образом, Эдип у Сенеки мученик, сам наказывающий себя страшным наказанием и пытающийся противопоставить року лишь свою готовность к страданиям.

В партиях хора, которые всегда образуют у Сенеки лирические паузы, разряжающие на время напряженную грозовую обстановку драмы, дается философский комментарий к трагедии Эдипа. Хор рассуждает о том, что человек, желающий быть счастливым, должен придерживаться «золотой середины» и жить незаметно.

Пусть срединной дорогою

Я свершу житейский путь.

....

Все, что меру превзошло,

Неустойчиво это все.

(Пер. С. Соловьева)

Философская мудрость Горация приобрела, по-видимому, особенную остроту во время правления жестоких и деспотических императоров. «Жить незаметно», не выделяясь ничем и держась подальше от императорского двора, становится в это время жизненным девизом многих знатных римлян.

Как философ-стоик Сенека считает, что человек должен бороться с аффектами. В своем трактате «О гневе», написанном под впечатлением правления жестокого Калигулы, он описывал гибельные последствия этого страшного аффекта, уродливый вид гневающегося человека, его искаженное судорогой лицо. В своих трагедиях он постоянно изображает преступления, на которые способен разгневанный, жестокий тиран. Так, в трагедии «Тиэст» жестокий Атрей убивает сыновей своего брата и кормит их мясом несчастного отца. В драме показаны все подробности убийства, всегда происходящего у Сенеки на глазах у зрителей. Между Атреем и его телохранителем происходит следующий диалог:

Телохранитель Не страшит тебя

Народный ропот?

Атрей Высшим благом царства

Считаю я, что все дела владыки

Народ равно обязан как терпеть,

Так и хвалить.

(Пер. С. Соловьева)

Мифологические цари напоминали слушателям и читателям декламационной драмы современных римских императоров. Рассказывают, что Калигула любил повторять знаменитые стихи из трагедии Акция «Атрей»: «Пусть ненавидят, только бы боялись!».

Известная однотонность и примитивность образов, по сравнению с греческой драмой, характерна для всех трагедий Сенеки. Так, Медея в одноименной драме объята жаждой мщения и готова совершить нечто ужасное, превосходящее все преступления, когда-либо совершавшиеся на земле. Свои мучительные колебания перед тем как убить детей она детально анализирует и описывает с завидным декламационным искусством, но без той психологически достоверной непосредственности и глубины переживания, которая была свойственна Еврипиду. Федра, охваченная преступной страстью, оказывается способной