Шрифт:
Интервал:
Закладка:
В феврале 1948 года в Чехословакии пришли к власти местные коммунисты при поддержке Советского Союза, а американское, британское и французское правительства работали над учреждением западногерманского государства. Из-за этих процессов тогдашние дискуссии о демократии, суверенитете и правах человека еще сильнее политизировались – что было, видимо, неизбежно. Советские делегаты продолжали участвовать в кодификационных проектах ООН, но теперь с нескрываемой целью – ограничить их охват. В марте того года юрист Платон Морозов, советский представитель во Временном комитете ООН по геноциду, выступил против того, чтобы считать формой геноцида уничтожение «политических групп». Затем он стал настаивать, что геноцид «органически связан с фашизмом-нацизмом» и что если расширить охват конвенции, то нужно будет найти иное слово, нежели «геноцид»[1447]. Через несколько месяцев дипломат Алексей Павлов, новый советский представитель в Комиссии по правам человека, отклонил черновик билля о правах человека на том основании, что он нарушает государственный суверенитет и уделяет недостаточно внимания продолжающейся борьбе против нацизма. Возражения с советской стороны отмечались и позже, по мере работы над обоими документами, которые в конце концов поступили в Шестой (правовой) комитет Генеральной Ассамблеи для дальнейшего изучения[1448].
В Москве Трайнин опять ввязался в спор – на этот раз чтобы разъяснить советские возражения против международного уголовного суда. «Борьба с геноцидом как с преступлением, направленным против народов и наций, встречает сочувствие и поддержку всего советского народа», – заявил Трайнин в одной публичной лекции (которую потом опубликовали в виде брошюры). Но при нынешней международной обстановке международный уголовный суд станет опасным оружием в руках США, которые организовали «клеветническую кампанию против СССР» и посягают на суверенитет стран по всему миру. Трайнин рекомендовал с осторожностью воспринимать международное движение вокруг термина «геноцид» и напоминал о политике 1920-х годов, когда Лига Наций и юристы вроде Лемкина подняли на щит термин «терроризм», чтобы противостоять растущему влиянию коммунизма. Трайнин предсказывал, что при текущем политическом климате термин «геноцид» будет аналогично обращен против СССР антисоветскими силами. Он заключал, что в «интересах правосудия» судить за геноцид должны только национальные суды[1449].
Трайнин, как и все, понимал, что кампания за права человека безнадежно сплелась с политикой холодной войны. Как всегда, он был крайне чуток к требованиям момента. В сентябре 1948 года он поехал в Прагу на второй конгресс МАЮД. Приехав в коммунистическую Чехословакию в разгар блокады Берлина, Трайнин произнес пламенную речь с обвинениями американского и британского правительств в нарушении ялтинских и потсдамских соглашений и в предательстве идеалов Нюрнберга[1450].
Теперь в МАЮД доминировали представители социалистического блока. Кассену пришлось защищаться, когда делегаты приняли резолюцию с критикой черновика билля о правах Комиссии ООН по правам человека, – ведь он был одним из основных его авторов. В резолюции утверждалось, что права человека могут быть защищены и гарантированы только государством, а не наднациональными институтами. Конгресс обратился к преступлению геноцида в отдельной резолюции, где определил его как «уничтожение сообществ» или «коллективных групп» в мирное или военное время «по признаку расы, религии или национальности». Эта дефиниция геноцида заметно отличалась от той, что обсуждалась в ООН: она не включала уничтожения «политических групп». В другой резолюции конгресс критиковал американские и британские оккупационные власти за непоследовательную денацификацию Германии и заявлял, что мягкие приговоры в процессах «И. Г. Фарбен», Круппа, Флика и Листа в 1947–1948 годах (оправдательные приговоры и короткие тюремные сроки) несовместимы с Уставом МВТ. В «Нью-Йорк таймс» репортаж о конгрессе вышел под заголовком «Юристы следуют красной линии». Трайнин в статье для советской прессы написал, что конгресс раскрыл усиливавшуюся борьбу между двумя лагерями, империалистическим и демократическим, в которой Советский Союз стоял во главе последнего[1451].
Пока Трайнин был в Праге, в Париже собралась Генеральная Ассамблея ООН. Вышинский, представитель СССР, раскритиковал США за то, что план Маршалла – масштабную программу помощи с выделением миллиардов долларов на восстановление европейской экономики – они используют для экономического и политического подчинения Европы. Согласно Вышинскому, все «помпезные и велеречивые слова о международном сотрудничестве, мире, независимости народов, правах человека и демократии», звучавшие в Генеральной Ассамблее, – полнейшее лицемерие. За кулисами США и их союзники неприкрыто стремятся к «мировому господству»[1452].
Ил. 47. Политическая карикатура Бориса Ефимова на президента Гарри С. Трумэна «Дружеское американское давление». 1948 год. Во время холодной войны Ефимов обратил свой талант карикатуриста против американских руководителей и внешней политики США. Источник: INTERFOTO/Alamy
Хотя ООН стала местом для токсичных речей, она продолжала развивать свои проекты в области международного права. 9 января 1948 года Генеральная Ассамблея единогласно одобрила конвенцию о геноциде, подтвердив, что геноцид, будь он совершен в военное или мирное время, является преступлением согласно международному праву. Советская делегация отдала свой голос «за» после того, как из дефиниции исключили «политические группы», но лишь потому, что в конвенции была аккуратно обойдена тема приведения приговора в исполнение. В конвенции упоминалась возможность суда над преступниками в национальном трибунале или международном уголовном суде, но ясно говорилось, что юрисдикция любого такого суда должна зависеть от согласия подписантов конвенции. Этим она оставляла возможность отозвать согласие впоследствии[1453].
Комиссия по правам человека оказалась менее склонной к уступкам, и Вышинский попытался потопить ее билль о правах. «Всеобщая декларация прав человека должна быть достойна своей высокой цели», – объявил он перед Генеральной Ассамблеей на заседании 9 декабря. По словам Вышинского, текущая редакция предоставляла слишком много защитных механизмов фашистам, в том числе свободу слова, и в то же время угрожала государственному суверенитету – который, как он заявил,