Горм принялся протискиваться к скамье ярлов, слушая речь Эгиля. Великий скальд говорил убедительно и просто:

– Бьорну наследуют две дочери от двух его жен, других наследников нет, поэтому землю и сокровище надо поделить между ними поровну. Мы с Асгерд даже не требуем большей части наследства, хотя по порядку рождения…

– По рождению, ты женился на рабыне, дочери наложницы! – перебил Эгиля Берг-Энунд, не вставая. – Я приведу свидетелей, они это подтвердят! Я требую, чтобы судьи присудили все наследство Бьорна мне, а Асгерд как рабыню – конунгу! Кто ты такой, конунг объявил за тебя награду!

– И ты это говоришь перед племянником Торы и двоюродным братом Асгерд? – вспыхнул Бьорн Маленький. – Конунг, у нас тоже есть свидетели!

– На свадебном пиру Торы и Бьорна, я выпил мой первый рог меда, – прогудел Торфид.

– Даже объявленный. Вне закона. Имеет право. Сказать слово. Перед тингом. Пусть свидетели. Принесут клятвы, – прогнусил откуда-то рядом со скамьями Ингимунд.

– Верно, – сказал один из судей. – Приведем их к присяге и послушаем. Кто готов клясться на стороне Берг-Энунда?

Поднялось несколько сноргов, судя по зверским мордам, домовых карлов жадного северного ярла.

– А кто будет клясться за Эгиля? Поднимите руки или встаньте.

Торфид и Бьорн подняли руки. Встало существенно больше народа, включая одного из мелких ярлов со Свитьи и трех или четырех энгульсейцев, среди которых, к Гормову удивлению, оказался и Адальстейн.

– Или можно решить дело поединком, – предложил Эгиль. – Прямо здесь, на тинге, при свидетелях, я против Берг-Энунда, и кто победит, пусть забирает все добро.

Йормунреку, судя по его выражению, понравилась эта мысль.

– Что так, что эдак – наша правда! Скажи слово, конунг! Судьи или боги нас рассудят? – закончил скальд.

– Боги? Какие такие боги, О́дин оди́н! – вскричал дроттар, сидевший рядом с Адальстейном.

Старший Хёрдакнутссон силился вспомнить, как звали этого жреца – Храфни? Храфси? Дроттар все распалялся:

– Меня, конунг, вообще удивляет, как ты позволяешь, чтобы этот наглый святотатец Эгиль поворачивал все по-своему…

Наполовину приблизившийся к скамьям Горм увидел, как Йормунрек вытер лицо белым платком, что было довольно странно – платок конунга, плащ конунга, штаны конунга, сапоги конунга, и так далее – все красилось в любимый сыном Хакона красный цвет. Гормово раздумье над этой загадкой продлилось недолго, потому что почти тут же началось непонятное и стремное. За вехами к северу поднялись разрозненные крики. Кто-то завел «О́дин оди́н!» Другие орали «Бей лысого!» Обнаружилось, что у оравших при себе имелись, вопреки обычаю и закону, мечи, которыми они вмиг срубили вехи, вторгшись на тинг. Безоружная толпа вынужденно расступилась перед преступниками с мечами, те слаженно двинулись к навесу и, достигнув судейских скамей, принялись их опрокидывать и бить судей мечами плашмя.

Вокруг Эгиля и Бьорна Маленького вмиг собралась их дружина. Эгиль Сын Лысого заревел во всю нешуточную силу своих вместительных легких:

– Закон попран! Знай, Берг-Энунд! Неправдой весь свет пройдешь, да назад не вернешься! Я призываю на тебя гнев богов! Проклятье тем, кто с тобой встанет! Проклятье! Гнев богов!

Отбиваясь от наседавших меченосцев обломками скамей и отражая удары намотанными на руки плащами, Эгиль, Бьорн, и их ватажники двинулись к реке. Один из нападавших попытался ударить Эгиля мечом. Сын Лысого схватил меч за лезвие кожаной перчаткой, укрепленной стальными заклепками, вырвал из руки противника оружие, и, не перехватывая, ударил того рукоятью в лицо. Брызнула кровь.

– К кораблю! – крикнул Бьорн Маленький.

Где-то в давке, жрец, недавно упрекавший Йормунрека в потворстве святотатцам, отчаянно завопил, похоже, прощаясь с жизнью. «У него и это схвачено?» – подумал Горм, уворачиваясь от пролетевшего по воздуху лотка, вкусно пахнувшего копченой рыбой, и невзначай засветил кулаком в ухо одному из вооруженных висельников, бежавших за Эгилем.

Старый рыбак допил ботруо и продолжил:

– Но это еще не самое необычное. В луну Торри, два огромных корабля, красных с черным и с позолотой, и четыре поменьше, шли мимо островов Салино. Вдруг поднялась буря и стала гнать корабли прямо на скалы. Саженях в трехстах от берега, из моря поднялись огромные щупальца и стали таскать с кораблей моряков, одного за другим. А когда кракен всех перетаскал, он схватил самый большой корабль и целиком уволок под воду. Остальные разбились в щепки о скалы, а тот так и стоит на дне, с мачтой и с парусом, а впереди на палубе – два огромных шара из золота. Кьюли, собиратель устриц, все это видел и пробовал донырнуть до шаров, чтобы отколупнуть кусочек, но увидел на палубе осьминогов, и повернул назад.

– А почему? – спросила Гуннлауд, вновь наполняя чашу старца.

Теперь она чаще отзывалась на другое имя, Гейрлауг. Соседи в Гадранбире знали бывшую знахарку как внучку Свафы-корчмаря, а Орма и Аки – как его двоюродных внуков из Гафлудиборга. Торговля с Этлавагром прекратилась, корабли из Драмбю и Тингеборга зимой шли только в Акрагу, бойкая корчма почти опустела, и Свафа на время уехал к детям ухаживать за виноградником. Добра, впрочем, из того не вышло, как узнали Гуннлауд и Аки, сняв умиравшего старца с дерева, к которому его приколотил подковными гвоздями Биргир.

– Осьминоги могут позвать кракена. А могут и просто опутать ныряльщика щупальцами, продержать под водой, пока тот не задохнется, и сожрать. Что там печется в печи?

– Пирог с зайчатиной и диким луком.

– Отлично, я как раз посижу, пока сготовится. Как насчет того, чтоб ты мне еще один такой испекла с собой? Я заплачу́.

– Дедушка Стейнрод, я твоего серебра не возьму. Не забудь нас, когда снова придешь с уловом, и мы квиты.

– Уговорила, – старец рассмеялся. – Ладно, пока пирог допекается, расскажи, что творится на Килее.

– Урожай будет неплохой, где поля и виноградники не сгорели, только вот рук не хватает его собирать. Йормунрек конунг ушел завоевывать Гуталанд, а с ним Горм ярл, последний защитник Скиллеборга. В Скиллеборге, Канурр из Гардара с Вегардом Костылем заново отстроили стену и ворота.

– А про Биргира, про Биргира что? Хоть ты мне расскажи…

Гуннлауд с опаской посмотрела на старца. Кроме него, в корчме или во дворике за корчмой находились только бывшие знахарь и жрец Магни, на всякий случай решившие сделаться торговцами – они играли в гнефатафль на скамье у входа, – да Торгейр кожевенник, дремавший чуть поодаль в кресле, поставленном в тень от дерева. В силу особенностей ремесла последнего, находиться с Торгейром в одном помещении (или даже с подветренной стороны от него во дворе) было нежелательно. Торгейр, возможно, и напивался для того, чтобы у него временно отшибало нюх. Дроттаров или просто подозрительных незнакомцев поблизости вроде не шаталось. Опустив кувшин с ботруо на стол, дева ответила: